В середине утра Отец распахнул дверь, и солнечный свет на мгновение ослепил Кэролин. Отец подошел к Дэвиду и пинком разбудил его. Дэвид вскочил на ноги, снова быстрый как молния, пусть и немного оглушенный и моргающий. Отец сказал ему что-то на языке убийства, которого Кэролин еще не знала. Помедлив долю секунды, Дэвид опустился на колени. Отец что-то спросил. Дэвид ответил. Кэролин не понимала, о чем речь, но голос Дэвида был покорным, уважительным.

Отец продолжил на пелапи:

– И больше никакого обмена каталогами. – Он осмотрел комнату. – Это ясно? Я понятно выражаюсь?

Они кивнули. Кэролин подумала, что все без исключения сделали это искренне. Уж она-то точно.

Отец удовлетворенно кивнул в ответ и вышел, не закрыв дверь. Когда он исчез, Маргарет приблизилась к Дэвиду. Застенчиво постояла перед ним, сначала свесив руки, потом обхватив себя. А потом, ко всеобщему удивлению, она вытянула шею и укусила Дэвида за ухо, несильно, не до крови.

– Ты так красиво пел! – сказала она.

И, покраснев, убежала.

– Кажется, ты ей нравишься, – невозмутимо заметила Дженнифер. И все рассмеялись.

После этого Дэвид стал тише, сдержанней, меньше шутил и улыбался. Месяц спустя он сломал Майклу руку – как он сказал, за жульничество на соревновании по стрельбе из лука. Майкл клялся, что не жульничал. Дженнифер молча вылечила его. Больше Майкл и Дэвид не проводили так много времени вместе.

В следующем месяце к ним заглянул последний Монструвакен. Он числился среди Отцовских любимчиков. Они устроили пир в честь его приезда. Кэролин с облегчением увидела, что свинью сначала убили и только потом зажарили. Эти пиры всегда имели для них большое значение, даже для нее. Хотя бы из-за превосходной пищи. Но в этот раз, по мнению Кэролин, дети веселились меньше, чем обычно. Языки пламени, лижущие брюхо Быка, напоминали им всем о плохих вещах.

Однажды, всего на мгновение, уголком глаза, она заметила, как Дэвид смотрит в огонь. Смотрит особым образом. Дэвид не заметил, что она заметила его взгляд, равно как и стоявшая рядом с ним Маргарет. Кэролин не произнесла вслух: Uzan-iya, – у нее даже не возникло такой четкой мысли, она училась, – но до конца вечера это слово вертелось на краю ее сознания. Она сразу же узнала выражение глаз Дэвида. Она видела его много раз, отраженным в черных заводях ее собственного сердца.

Побывавший в Быке мальчик и прежде проявлял агрессивность, а иногда и намеренную жестокость по отношению к остальным. Но раньше Дэвид искренне любил Отца. Кэролин не сомневалась, что теперь все изменилось. Uzan-iya, говорили в гималайской степи шесть тысяч лет назад. Uzan-iya, мгновение, когда сердце впервые решается на убийство.

Когда-нибудь Дэвид попытается убить Отца. Кэролин не могла предположить, когда наступит этот день. Но знала, что он непременно наступит.

И впервые она задумалась над тем, что от Дэвида может быть польза.

Она думала над этим много месяцев.

Глава 4

Гром

i

Эрвин Чарльз Леффингтон был необычным человеком. Он сам это понимал. Например, он настаивал, чтобы его называли Эрвин. Не соглашался на Чарльза, или на Э. Ч., или, избави бог, Чака. Только Эрвин. Первые семь лет жизни он был Чаком. Затем начал учиться на два класса старше, чем его сверстники, потому что был очень умным, и учитель стал использовать его официальное имя. Поэтому близнецы Маккласки вопили «Эр-р-р-р-рви-и-и-и-ин!» – когда набрасывались на него из засады после уроков; «Эрви-и-и-и-и-и-ин-н-н-н-н-н!» – когда пропихивали сквозь его сжатые губы смятую контрольную по алгебре с оценкой «5+»; «Эр-р-р-р-р-рви-и-и-и-н-н-н-н-н!!!» – когда дергали его за челюсть; «ЭР-Р-Р-Р-РВИ-И-И-И-ИН-Н-Н-Н-Н!» – когда заставляли его глотать; «Эрвин», – легким, почти дружелюбным тоном, когда колотили его до тех пор, пока он не улыбался и не говорил «спасибо». Когда он вырос и стал громилой, ему приходило в голову нанести близнецам Маккласки ответный визит, но в итоге он решил этого не делать. Они преподали ему ценный жизненный урок в юном возрасте, и в целом он испытывал за это благодарность.

У Эрвина был характер, и ему повезло вырасти здоровяком. «Эрвин!» – скандировала толпа, когда он прорвался сквозь защиту и забил решающий гол во время игры выпускников в одиннадцатом классе. Эрвином называли его и в Форт-Брэгге со дня вербовки – ну, почти – и до дня отставки. Отчасти причина заключалась в том, что «сержант-майор» или «команд-сержант-майор» звучало слишком напыщенно, и он не хотел загружать своих людей. Но преимущественно дело было в том, что ему нравилось приказывать офицерам называть его Эрвином, нравилось, как у некоторых при этом вспыхивали глаза, хотя они подчинялись.