Но француженка ничем не помогла ей. Напротив, она подыскала предлог, чтобы уйти от дальнейшего участия в разговоре.

— Кузен, что, если я пойду поищу Кансузу и попрошу принести чаю?

— Чаю? — на лице месье Труве отразилось недоумение. — Ну что ж, если хочешь. Мне кажется, ты слишком долго прожила в Англии, моя дорогая Женевьева. По мне, для такого случая лучше подошло бы вино. Или, может быть, бренди, — он повернулся к Алексии: — Принести вам бренди? Судя по вашему виду, вам не помешало бы немного взбодриться, моя дорогая.

— О нет, спасибо. Чая будет вполне достаточно, — по правде говоря, леди Маккон считала, что выпить чаю — прекрасная мысль. Уловки с поездом отняли у них больше часа, и хотя Алексия понимала, что дело того стоило, ее желудок имел против задержки принципиальные возражения. После появления «маленького неудобства» еда так или иначе становилась всё более насущной проблемой. Алексия всегда придавала завтракам, обедам, ужинам и чаю большое значение, что и было заметно по ее талии, но теперь в ее мыслях гораздо больше места стали занимать вопросы, где и когда можно будет поесть, а в самых неловких случаях — удастся ли удержать съеденное в себе. «И в этом тоже виноват Коналл. Кто бы мог подумать, что на свете есть что-то, способное изменить мои привычки в еде?»

Мадам Лефу исчезла из комнаты. Повисла неловкая пауза: часовщик продолжал разглядывать Алексию.

— Так по какой же линии, — осторожно начала Алексия, — у вас родство с Женевьевой?

— О, мы на самом деле не родственники. Мы с ней вместе учились в парижской «Школе искусств и ремесел». Не слышали о такой? Ну конечно, слышали. Правда, в то время она была не она, а он — наша Женевьева всегда предпочитала мужскую роль, — за этим последовала пауза, густые брови задумчиво нахмурились. — А, так вот что в ней изменилось! Опять она приклеила эти дурацкие фальшивые усы. Давненько я ее с ними не видел. Вы, должно быть, путешествуете инкогнито. Как интересно!

На лице Алексии отразилась легкая паника: она не знала, стоит ли рассказывать этому приветливому человеку, что над ними висит угроза нападения вампиров.

— Не волнуйтесь, у меня нет желания совать нос в ваши дела… Так вот, это я научил Женевьеву всему, что она знает о часовых механизмах. И уходу за усами, если на то пошло. И еще кое-чему немаловажному, — часовщик погладил свои внушительные усы двумя пальцами, большим и указательным.

Алексия не до конца поняла смысл его слов. От необходимости продолжать этот разговор ее спасло появление мадам Лефу.

— А где же твоя жена? — спросила француженка у хозяина дома.

— Ах да. Гортензия немного… как бы сказать… умерла в прошлом году.

— Ой! — мадам Лефу эта новость, кажется, не особенно огорчила — только удивила. — Мне очень жаль.

Часовщик слегка пожал плечами.

— Гортензия никогда не любила поднимать шум. Подхватила пустяковую простуду по дороге на Ривьеру, и не успел я опомниться, как она просто сдалась болезни и угасла.

Алексия не знала, что и думать: ей было непонятно такое равнодушие.

— Она вообще была немножко похожа на репу, моя жена.

Алексия наконец решила, что в этой бесчувственности, пожалуй, есть даже что-то забавное.

— В каком смысле?

Часовщик снова улыбнулся. Очевидно, он ждал этого вопроса.