Лондон!
С тех пор, как мой брат отправился в Лондон, я был очарован городом, рассказами о нём и его славой, которая была намного больше, чем у Уорика или Кенилворта, не говоря уже о маленьком Стратфорде. Нед Сейлс часто рассказывал о нём, сидя у нас на кухне.
— Однажды я видел саму королеву, — рассказывал он, — и она была окружена тысячей всадников с горящими факелами, и те вспыхивали. Она пылала! Как рубин, красный и сияющий! Конечно, ради неё город прибрали, — хихикнул он. — На окнах вывесили флаги и гобелены. Иногда просто простыни. — Он глотнул эля и посмотрел на меня. — Это значит, что люди не будут выплескивать в окно дерьмо и мочу. И на волосах её величества не окажется дерьма простонародья.
— Не говори так, — произнесла мать, но с улыбкой.
— Это правда, госпожа Мэри, я клянусь.
Он перекрестился, и мать охнула, но снова с улыбкой.
— Я никогда не была в Лондоне, — сказала она задумчиво.
— Там полно иностранцев. Из Франции, Нидерландов, Германии, даже чернокожих! А здания... Боже мой, но в собор Святого Павла можно втиснуть весь Стратфорд, да еще для Шоттери место останется!
— Меня беспокоит, что мой Уилл там, — сказала моя мать.
— Он процветает, хозяйка. Я видел его на прошлой неделе, когда он передал мне это послание. — Нед принёс письмо от моего брата вместе с двумя золотыми монетами, завёрнутыми в льняную тряпицу. — Он процветает, — сказал он опять. — Носит серебро и кружево!
Моя мать играла с золотыми монетами.
— Говорят, что в Лондоне чума тяжелее.
Нед снова перекрестился.
— В Лондоне всё больше, лучше или страшнее. Так уж повелось.
Теперь, когда трясясь в фургоне за крупами Гога и Магога, я мог целую неделю задавать вопросы.
— Это грязный город, парень, — сказал Нед, когда мы тащились между широкими оксфордширскими пастбищами и полями растущего ячменя, — ты даже не представляешь, какой грязный. И пахнет... дерьмом под ногами и дымом над головой, но между дерьмом и дымом есть золото. Не для таких, как мы, конечно.
— Мой брат посылает золотые...
— Да, но твой Уилл умный малый. И всегда был таким.
— Мать говорит, ему лучше вернуться учительствовать в школу.
— Матери такие, мальчик. Они думают, что слишком высоко не стоит подниматься, потому что больно будет падать.