Возвращаться стоило бы без помпы, подумалось. Я срезал несколько веток, обвязался ими и стал потихоньку прокрадываться назад, к марысиному дому.
Меня так никто и не заметил. Людей на улице вообще было не очень много. Что тоже не очень понятно. Огороды и поля в таких деревнях окружают кольцом поселение, так что днём значительная часть населения на виду. А тут почти никого. Где они все-то?
Наблюдательную позицию я организовал себе в стоге сена. Зарылся, как мышь, и так же притаился, рассматривая всё. Где-то лаяла собака, мычали коровы. По деревне изредка ходили люди, будто пришибленные немного. Ни громких разговоров, ни активных действий каких. Странное дело.
Где-то через час дверь дома открылась, из неё вышла женщина с Марысей. Мелкая упиралась, хваталась за косяк и плакала, всё время повторяя, чтоб её не вели «туда». Мать шикала на неё и тащила куда-то. Что ж, надо проследить, куда они пошли.
Я потихоньку вылез из стога и пошел за парочкой, прячась за заборами и кустами. Людей-то на улице нет, но мало ли кто пялится из вроде бы пустых окон. Мамаша же ничего не замечала и тащила Марысю прямым ходом к дому старосты. Я их обогнал дворами, притаился в собачьей будке и наблюдал. Крестьянка дотащила девочку до резиденции старосты, но не пошла внутрь, а повела к сараю позади дома. Добротный такой сарай, не хуже, чем дом, построен.
Я подождал полминутки, а потом зашел в сарай вслед за женщинами. Внутри было как и в любом сарае. Какие-то цепи, ржавый сельхозинвентарь, вязанки соломы, безколёсный остов какой-то телеги и тому подобное. Но больше всего привлекал внимание тёмный зёв входа в подвал в дальнем углу сарая. Интересненько.
Я подошел к дырке в неизвестное. Прислушался — ничего. Понюхал — пахнет чем-то неприятным. И теплом тянет. Из-под земли? Там как бы прохладно быть должно. Я воровато оглянулся и шагнул вниз.
Узкий проход опускался вниз. Не винтовая лестница, а всё уменьшающийся квадрат. Будто четырёхгранная перевёрнутая пирамида, по стенам которой спускается дорожка вниз. И довольно глубоко! Я минут сорок спускался, когда проход вывел меня к тёмной полости. Тут уже было изрядно жарко, а полость в противоположной стороне от входа была ярко освещена большим костром. Вокруг него тусил народ, там же была и Марыся, чей плач я даже тут отчётливо слышал.
Я подкрался почти к самому костру, чтоб слушать получше разговоры. Но разговоры они особо не вели. Марыся плакала, мать её молчала, мужики вокруг стояли и ритмично подвывали. Только один, видимо, главный, раскладывал какие-то ножи на столике у костра.
Долго копаться мужчина с ножами не стал. Схватил Марысю, одним движением сорвал с неё тряпьё и положил её на стол, привязав её ноги и руки к специально вделанным кольцам. Потом стал бормотать что-то и медленно поднимать нож. Мужики вокруг костра завыли громче, стали раскачиваться. Марыся утробно рыдала.
Я не стал дожидаться конца всего этого. Прыгнул к столику, рубанул мечом по рукам главного, отрубая ему обе конечности. Он заорал, а его прислужники вышли из транса, заорали в ответ и кинулись ко мне. Зря они так. Их кулаки меня совсем не ранили, полностью отражаемые бронёй. А я рубил их в капусту, отпихивая ногами отрубленные конечности и головы. Долго эта бойня не продлилась, буквально минута — и в живых остались только я, привязанная к столу Марыся, её мать, скулящая у стены, и стонущий главарь без рук.
— Всё, всё, всё, ты теперь в безопасности. — я отвязал Марысю от столика. Она вскочила и обняла меня за талию, прижавшись всем дрожащим тельцем. Я похлопал её по плечу рукой. Потом обратился к скулящему безрукому.
— Эй, пропиздон дебильный! Вы чем тут занимались? — я пнул его ногой, от чего тот завалился на бок и попытался встать, но без рук это было затруднительно. Елозил культями по грязи, скулил и пускал сопли.
— Не знаю я ничего, госпожа, мы тут ничего не делали!
— Ты ещё поври мне тут, выкидыш свинячий! — я размахнулся и отсёк ему стопу на ноге. Главнюк заорал сильнее и скорчился. — Или ты мне рассказывать начинаешь, или я от тебя кусочки буду отрезать, а это может на несколько часов растянуться. И ты всё-всё прочувствуешь! — и прикрикнул — А ну рассказывай, уёбок сраный, пока я не разозлилась в конец!
Тот завыл и начал путано рассказывать, перемежая исповедь уверениями в том, что он тут не причём, просто мимо проходил. Сводилось всё к тому, что местные деграданты решили попоклонятсья демонам. И не нашли ничего лучше, чем начать приносить им в жертву детей. Раз в полгода брали случайного ребёнка, лучше — девственную девочку, и резали её на этом столике. А остатки сжигали в костре. Иногда пили кровь убитого ребёнка. Демоны, кстати, явно обратили на них внимание — костёр этот появился не просто так, и пылал всё время без дров, неугасимым багровым огнём.
Мне стало до жути омерзительно. Чего они хотели? Урожая получше! Готовы были за дополнительную брюкву убивать своих детей! Что за мерзавцы? Когда староста, а это был он, закончил с рассказом, я отрубил ему голову. Нечего такой мрази жить. Уходя с Марысей, я посмотрел на её мать, липнущую к стенке.
— И ты отдала своего ребёнка этим мясникам? Тварь! — та ничего не ответила, только смотрела на меня с ужасом.
Наконец мы вышли из подземелья. Свежий воздух явно оживил зажавшуюся и шокированную Марысю. Я обернул её в какую-то рядюжку, которую нашел в сарае, потом отвёл домой. Там был её отец и ещё трое детей помельче Марыськи. Молча одел девочку во второе и последнее её платьице, вышел на улицу, вызвал ящера и сел на него вместе с Марысей. Та уже достаточно пришла в себя, посмотрела мне в лицо — теперь-то она не задом кверху на ящере сидела.
— А куда мы?