— Даже так? — рассмеялся я, — Вы потом не забудьте ваши слова, хорошо? А я обещаю вам их напомнить. И про преступление и про ответственность и про вину. А теперь, что касается моих обязанностей отвечать на ваши вопросы — я сейчас здесь в качестве кого?
— Что значит кого? — сбился с мысли, от моего наезда Тихомиров.
— Подозреваемый, обвиняемый?
— Пока я только провожу проверку, по поступившему на вас заявлению от пострадавших граждан, — нехотя ответил он и надулся. Видимо, ожидал, что я начну оправдываться, но не прокатило.
— Так вот, гражданин Тихомиров, — сказал я, делая акцент на слове "гражданин", — Если проводится проверка, значит, нет никакого уголовного дела. Значит я не подозреваемый и не обвиняемый. И тем более, я не обязан отвечать на ваши вопросы. Если вы забыли советское законодательство, то я вам его напомню — я имею право давать объяснения. Уловили разницу? Имею право! А не обязан. Так что, если у вас больше нет вопросов, я пошёл домой.
— Никуда вы не пойдёте! — подскочил он, — Если вы отказываетесь от дачи показаний, то я буду вынужден вас задержать до выяснения.
— Да? — хмыкнул я, — Барабан тебе на шею и свисток в задницу. И дуди в него сколько влезет. Оформляй меня в камеру, но разговаривать я с тобой больше не хочу. Зови адвоката, вот тогда и пообщаемся.
— Ах, так! Тогда…! — не найдя слов, он неожиданно выбежал из кабинета. Посмотрев ему в след, я только пожал плечами. Куда это он? За подмогой, что ли? На ровном месте раздул конфликтную ситуацию и психует. Я не против разобраться, но не в таком же тоне? Как-то раньше я с органами не сталкивался, поэтому в специфику их работы не вникал. Но то, что я сейчас вижу, меня откровенно удивляет. Эдак, он сейчас ещё и по печени решит мне настучать.
— Вот, он! — влетев обратно в кабинет, Тихомиров торжественно ткнул в мою сторону пальцем, показывая на меня, вошедшему следом милиционеру. Можно подумать, тут ещё кто-то есть.
— Здравствуйте, — достаточно доброжелательно поздоровался тот и присел за стол участкового, — Онищенко Владимир Григорьевич?
— Он самый, — кивнул я.
— Скажите, Владимир Григорьевич, почему вы не хотите отвечать на вопросы участкового Тихомирова?
— Простите, не знаю, как вас звать…
— Это вы меня извините, замотался совсем, — устало потёр лицо ладонями, — Старший уполномоченный УР, Столыпин Илья Николаевич.
— Столыпин? — переспросил я и невольно улыбнулся.
— Столыпин, — кивнул он, ухмыльнулся, но тут же снова спросил серьёзным тоном, — Так в чём причина вашего отказа от дачи объяснений?
— Извините, Илья Николаевич. Но я не слышал никаких вопросов, — ответил я, как можно более искренне, — Ваш участковый сходу заявил, что его не интересует моё мнение, назвал меня преступником, искалечившим невинных людей. Что я пьяный пристал к ним, потом избил. И потребовал меня признать свою вину в совершённом преступлении. Я с этим как-то не согласен, поэтому и отказался разговаривать без адвоката. Я даже согласился, тихо, мирно дождаться его в камере. Но без адвоката, я с ним разговаривать, не намерен.
— Вот как? — покосился Столыпин на участкового, а тот слегка порозовел и возмущённо сказал:
— Не так всё было! Я не говорил такого!
— Минутку, — перебил я его, — Вы в самом начале разговора, перечислили травмы подавших на меня заявление и заявили, цитирую дословно — "Вы обязаны отвечать на вопросы. Когда ваша вина будет установлена, то вы понесёте всю полноту наказания за своё преступление". Всё верно? У меня очень хорошая память. А на мой вопрос об опросе свидетелей, вы меня вообще заткнули, сказав, чтобы я вам не указывал. Я нигде не ошибся? Так о чём мне разговаривать с участковым, который всё уже для себя решил? Вот моя причина отказа от любых объяснений и требование предоставить адвоката.