— Леночка? Ты? Господи, сто лет тебя не видел и не слышал… Лен… Тебе надо подъехать к нам, тут у вас в доме был пожар.

— А бабушка? Что с ней?

— Дом только закончили тушить, идет разбор, возможно, твоей бабушки не было дома, соседи сказали, она до пяти работает?

— Да, но у нее телефон недоступен, — я сглотнула, — я еду в электричке, буду на станции через час десять.

— Давай я тебя там и встречу.

— Хорошо.

Приятель детства уже ждал меня, когда я почти бегом выбежала из электрички и пролетела через турникет.

Денис поджимал губы, мялся, потом порывисто обнял меня и прошептал на ухо:

— Ленка, мне так жаль.

Секундное оцепенение и только один вопрос в голове: "Почему? Почему со мной?"

От трехэтажного дома-барака, построенного еще в начале Второй Мировой, не осталось почти ничего. Деревянные стены и перекрытия выгорели, сложно было понять даже какие вещи с какого этажа. Точнее, то, что там вообще осталось от вещей. Почти ничего.

Конечно, было расследование, но, оказалось, что сосед держал в своей комнате несколько канистр с бензином, что взорвались и наша комната почти сразу перестала существовать. В тот день бабушка почему-то пришла домой раньше, возможно, хотела устроить праздник к моему приезду. Пожарные сказали, что умерла она мгновенно. Оставив меня совершенно одну на всем белом свете.

Начальник Дениса сначала хотел вызвать опеку — мне было семнадцать, но документы всегда были со мной, показала и кто-то из коллег моего друга детства посмел сказать, что я становлюсь подозреваемой, хохотнул. Мразь. Я вскочила, но не успела ничего сделать, Денис одним ударом отправил своего коллегу под стол. Начальник, сидящий рядом, молча отвернулся, сделав вид, что ничего не видел. А я в тот момент заледенела, все слезы отступили и высохли. Не плакала я даже на похоронах. Я злилась. На родителей, на бабушку. За то, что бросили меня в одиночестве и боли.

*

Астар сидел, прижимая меня к себе, и поглаживая по спине и по волосам. Притянул мою голову к своей груди. Горячей и широкой, как у папы. Мои всхлипы, наконец, перешли в полноценные слезы. Впервые со смерти бабушки плакала, не сдерживаясь.

— Вот и молодец, вот и умничка, поплачь девочка, будет легче, вот увидишь. А я буду рядом. Все будет хорошо.