Пока поднимались, Астор в вечерних сумерках рассматривал окрестности. Вон пляж Ипанема, где он еще утром оставлял следы на влажном песке. Чуть дальше пляж Копакабана, где он купался подростком. В полумраке на фоне слабо светящихся волн выделялся темный профиль горы Сахарная голова. А рядом с ней в ярких огнях по набережной раскинулось озеро Родригу де Фрейташ.

Когда-то он влюбился в этот город.

Сейчас он готов его оплакать.

Ступеньки. Одна за другой – по секунде на каждую. Удивительное чувство – шагами отмерять последние минуты жизни. После того что рассказал ему Уго, Астор нисколько не сомневался, чем всё закончится. Они всего лишь будут первыми, прежде чем Апхум-Зхах спустится с горы в засыпающий город. Музыкант искоса глянул на спутников, мерно вышагивающих рядом – неприкаянных, озлобленных. У таких всё получится – теперь он был уверен.

Две сотни секунд спустя трое мужчин стояли перед тяжелыми каменными дверями храма. Иссиня-черный обсидиан отражал изломанной поверхностью свет ламп. На вершине никого не было. Даже ветер избегал этого места. В столбе Холодного Пламени не ощущалось жизни – Древний был далеко.

Массивные ручки створок искрились тускло светящимся серебром – по нему изредка пробегали юркие огненные искорки-змейки. Пришла пора и Астору стать полезным. Точнее, теперь нужна его рука.

– Ты уверен, что меня не испепелит? – хрипло поинтересовался Астор.

– Да. Тот глубоководный, с которым я пообщался, сказал, что открыть дверь могут только создания Древних. А твоя рука…

– О да, моя рука… Если не сработает, что делать будем?

– Сработает!

– Уго, а если глубоководный соврал?

Парень зло ухмыльнулся, в полутьме его улыбка сверкнула, как далекая зарница:

– Не соврал. Азотная кислота да по маленькой капельке в течение многих часов… Это очень и очень больно, Астор…

– Если больно, тогда проверим. Только как бы это не оказалось покруче кислоты.

Музыкант помедлил мгновение, а затем резко ухватился за ручку и потянул створку на себя. С протяжным вздохом двери распахнулись. Причем обе створки вырвались из неподвижности одновременно, хотя по логике должна прийти в движение только одна. Астор давно уже не удивлялся странностям во всем, что касалось Древних. Иногда казалось, что им нравится издеваться над причинностью, ставить с ног на голову физические законы.

Промозглая тьма храма выплеснулась наружу.

Астор даже чуть отшатнулся – казалось, что воздух за дверьми тягучий, как кисель, и холодный, как иней в раннем декабре. Но всё равно шагнул внутрь раньше братьев. Чего ему-то бояться?

Посреди круглого пустого помещения стоял постамент из грубого камня – серебристые и розовые прожилки пробегали по неровной поверхности. Более всего порода походила на гранит. Из центра росла тяжелая колонна изменчивого серого пламени, выходящая через отверстие в крыше. Удивительно, но свет от серебряного огня не распространялся – наоборот, чем ближе к Холодному Пламени, тем гуще становилась темнота, как будто колонна притягивала ее к себе.

Стояла непередаваемая тишина – вязкая, бесконечная, затягивающая. Даже звуки шагов пропадали чуть раньше, чем за стенами храма. И удивляла пустота – никаких предметов мебели, никаких украшений, никаких рисунков или барельефов на стенах. Только массивный камень посреди и колонна Холодного Пламени.

Апхум-Зхаху не нужны лишние украшательства.