– Конечно, на вас даже смотрели, но слава Богу, не узнали.

Холодный пот выступил на лбу Швиля. Весь дрожа, он оделся и закрыл лицо меховым воротником пальто, как будто боясь холодного воздуха. Фрейлейн Элли вывела его на палубу. Он бросил взгляд на приближающийся город и едва удержал изумленное восклицание.

Однако он сдержался и только побледнел, не издав ни звука. Только сидя в автомобиле, он бросил в сторону Элли взгляд, преисполненный ужаса и пробормотал:

– Вы солгали мне, мы совсем не в Германии.

– Я думаю, вам все равно в каком городе ни находиться, если только он достаточно далек от вашего палача, – сухо ответила она.

Ему стало ясно, что он не может больше располагать собой, что он в полной зависимости, как ребенок. Без согласия своей спутницы он не может даже выглянуть в окно. Был ли он вообще еще человеком? Разве его имя не было уже вычеркнуто из списка живых? Он жил только случайно. Место, которое он занимал раньше в жизни, было уже занято другим. Для него оставалось только два метра могильной земли: больше ему не могли дать ничего, потому что жизнь идет вперед, каждый час рождаются новые люди, и им тоже надо дать место под небом. Он сопротивлялся против этого всем своим существом. Какой-то голос шептал ему:

«Ты поскользнулся, ты споткнулся, дорогой – а кто однажды попал в поток ненужных людей, тот погиб».

«Но ведь сегодня ночью меня спасли и поставили на ноги!»

«Это ничего не значит. Люди, которые сделали это, не смели поступать так. Они так же, как и ты, нарушили мировой порядок».

«Боже, но ведь я невиновен! – почти вслух вскричал он в отчаянии».

«Так утверждают все, кто хочет спастись, кто боится быть раздавленным. Могущественный механизм, держащий мир в постоянном движении, обладает сотнями тысяч колесиков, ты попал в одно из них, в правосудие. Это колесико должно, так же как и другие, двигаться по установленному пути. Тот, кто нарушает ритм, размалывается, дорогой Швиль. Если испортится одна часть механизма, то из-за этого пострадает все остальное».

«Но ведь колесико захватило меня без моего участия, я держался далеко от него!»

«Чтобы дать на это ответ, надо призвать на помощь планеты и весь порядок вселенной. Люди называют это судьбой, предопределением. Оставь эту тему: даже ученые не могут разобраться в ней. Кто может это изменить?»

Этот странный диалог Швиля с самим собой был внезапно прерван.

– Вы спите, господин Швиль! – спросила Элли, потому что он сидел с закрытыми глазами.

– Нет, я не сплю. Но я хотел бы заснуть и никогда больше не просыпаться.

– Может быть, доставить вас обратно в вашу камеру? Вас там наверное примут, смею уверить…

Он ничего не ответил. Она была права, тысячу раз права. Назад он не хотел. Он видел через окно автомобиля прекрасный город – Геную, который так хорошо знал и любил. Видел голубое небо, оливы и розы в садах, слышал громкие голоса уличных продавцов, эти особенные, звонкие голоса, казалось, напоенные зноем. Нет, он совсем не хотел возвращаться в камеру смертников. В его душу постепенно вошел покой. Робкий луч радости жизни украдкой проскользнул в замерзающее сердце и согрел его. В душе ожили голоса, их становилось все больше и больше. Сперва они шептались, потом стали раздаваться громче, потом зазвучали как серебряные колокольчики: жизнь!

Жить! Жить! Все равно сколько, все равно как: но жить, потому что это самое большое богатство, самое дорогое сокровище на свете. Каждый день, каждый час существования, которым можно упиться, уже победа. Опьяняющая победа. Итак, вперед, Швиль, хватайся за часы жизни руками и зубами, добром и силой, все равно, как придется!

«А если тебя узнают, что тогда? Ведь тебе запрещено жить! ›› – пытался какой-то внутренний голос нарушить его счастливое состояние. Но это ему не удалось.