Сам не слушал и другим не передавал… Да ещё и делал вид, что меня не существует.

Хотя мне, честно говоря, было без разницы.

Я настолько выматывался на тренировках, а потом ещё и в лаборатории, а потом ещё и в своем повторяющемся сне, что походил больше на робота, чем на человека.

Постоянная боль от ударов или в натруженных мышцах, холодный голос Аша, который, казалось, вообще не спит, давление наставников и ощущение накатывающей беды…

Все это создавало ощущения какой-то не то безысходности, не то мрачного однообразия, и единственным лучиком в этом царстве моральной тяжести была Соня.

Поначалу девочке приходилось чуть ли не тяжелее всех, и за первый же день она нахватала свыше тридцати штрафняков!

Вот только неважно, что она делала, неважно, как ей было тяжело, но с её лица не сходила теплая понимающая улыбка.

И я раз за разом ловил себя на мысли, что нет-нет, да поглядываю на неё, чтобы… подзарядиться?

Да и остальные кадеты не упускали случая покоситься на Соню.

Даже Аш, и тот, нет-нет, да посматривал на девушку, в глазах которой стояли слезы, но на губах играла понимающая улыбка.

Дошло до того, что я всерьез задумался о том, чтобы поделиться с девушкой своими баллами.

К тому же сейчас как раз было вечернее построение, на которых Аш зачитывал количество баллов, оставшееся у каждого кадета.

К слову, на этот раз наш взвод построился на Малом плацу сам, без напоминаний и приказов.

И сейчас перед Ашем стояло двенадцать кадетов — четверо выбыли по одному за каждый прошедший день — и что-то мне подсказывало, что эта тенденция сохранится.

— На текущий момент у нас образовалось двое неудачников, набравших минус сорок баллов, — бесстрастно заявил Аш. — Это Арслан Де Грого и Эдмунд Дар’Гон. И они оба отправятся на откат.

Я мазнул было по парням ленивым взглядом, но в следующий момент напрягся.

Насколько я помнил, Арслан Де Грого был не просто огневиком, но начинающим артефактором!

И без него наша с Даном придумка была попросту невыполнима.

А вот на Эдмунда мне было откровенно плевать — он хоть и дворянин, но тупица, не сумевший сложить два плюс два и понять, что я не просто так открываю рот.

«Закрываются одни двери, — философски отозвался Денебери, — открываются другие».