Не вручат Редверсу, так какому-нибудь другому ублюдку.

— Лайра, как вы? — Вейнанд смотрел на меня, не сводя взгляда.

Экипаж тряхнуло, я вздрогнула и почувствовала, как глаза начинают заполнять слёзы.

— Остановите экипаж!

— Лайра…

— Остановите! — не то прорыдала, не то выкрикнула.

Кучер услышал, лошади стали замедлять свой ход, и я выскочила из кареты, рванулась вперёд, во тьму стылого зимнего вечера, не разбирая дороги. Лишь спустя несколько минут беспрерывного бега осознала, что мчусь по одной из многочисленных аллей парка Августины. Лечу, почти ослепшая от слёз, от липнущих к ресницам назойливых снежинок, почти отчаявшаяся из-за осознания, что бегу в тупик, в никуда.

Нет выхода.

Выхода нет…

— Лайра! — Эскорн схватил меня, заставляя запнуться. Развернул к себе, взял за плечи, прошептав с тревогой: — Что я могу для вас сделать?

— Отпустить меня… Я хочу домой!

Спрятаться за толстыми стенами Кроувера.

Сейчас я очень походила на маленькую плаксивую девочку. Я это знала, понимала, но ничего не могла с собой поделать. Слёзы катились по щекам, грозясь превратиться в хрусталь — так холодно в столице ещё не было.

А может, это страх вымораживал всё внутри меня, оттого никак не могла перестать дрожать.

— Я не могу вас отпустить…

— Вы это уже сто раз говорили! — всхлипнула, ударила его в грудь, чтобы отстранился, не держал. Наконец отстал! — Ваша клятва отцу и обещание вручить меня какому-нибудь благородному мерзавцу вроде Редверса меня уже почти уничтожила!

— К джарам благородных мерзавцев! К джарам клятву… — Он огладил ладонями мои плечи, неожиданно мягко, почти трепетно. А потом сжал их сильнее, обдавая жаром даже сквозь плотную ткань одежды, и сказал, не сводя с меня потемневшего в ночи взгляда: — Я эгоист, Лайра. Законченный эгоист. Только поэтому… не могу вас отпустить. Не хочу возвращаться в дом с осознанием, что больше не увижу в нём вас. Не хочу думать о том, что вас больше не будет в моей жизни. Хотя бы так, редко, иногда… Видеть вас за завтраком, ловить ваши мимолётные, но такие прекрасные улыбки. — Он усмехнулся и, коснувшись моей щеки, вытер скользнувшую по ней слезинку. — Неприятно признавать, но я такой же, как и они, мерзавец, потому что не хочу вас отпускать. Не хочу вас… никому отдавать.

Его губы были тёплыми, в отличие от моих, искусанных, почти заледеневших, а поцелуй оказался осторожным и нежным. Но даже от такого несмелого прикосновения губ к губам у меня закружилась голова. Или я просто окончательно её потеряла, потому что не отстранилась и даже не подумала снова толкнуть его в грудь.

Вместо этого, привстав на носочках, ответила на поцелуй.

Снова и снова, поддаваясь напору губ этого эгоиста и мерзавца, каким он себя считал. А я… А во мне уже не осталось мыслей. Только чувства…