– Швейцарцы никогда не встают на чью-либо сторону, – оборвал его Месснер. – Мы держим только сторону Швейцарии.
Никто из командиров не нашел, что еще сказать Месснеру. Тому не требовались доказательства, что аккомпаниатор, лежащий у его ног, мертв. Священник накрыл его тело скатертью, и скатерть была совершенно неподвижна. Месснер без дальнейших церемоний вышел из дома и вернулся через час в сопровождении помощника. Они привезли с собой медицинскую каталку, которыми пользуются сотрудники скорой помощи, нагруженную коробками и пакетами, а сняв поклажу, отрегулировали высоту каталки и попытались взгромоздить на нее крупное тело аккомпаниатора. В конце концов им пришлось призвать на помощь нескольких юных террористов. Смерть делает человека очень тяжелым, как будто все его прежние деяния, все каждодневные труды возвращаются к нему в последние мгновения и ложатся свинцовым грузом на грудь. Когда аккомпаниатора все-таки уложили и пристегнули, из-под узорчатой скатерти выскользнули его красивые руки. Наконец его увезли из зала. Роксана Косс отвернулась, словно разглядывая диванные подушки. Господину Хосокаве показалось, что она воображает себя Брунгильдой и мечтает о коне, который унес бы ее в огонь вслед за телом возлюбленного.
– Мне представляется, что не следовало доставлять нам еду таким способом, – заметил вице-президент сидящему рядом с ним незнакомцу, хотя был голоден и хотел поскорее ознакомиться с содержимым ящиков. – Мне представляется, из уважения к смерти они могли бы сделать две отдельные ходки. – Предзакатный свет пробивался сквозь высокие окна гостиной и рисовал на полу золотые полосы. До чего же красивая комната, подумал Рубен, особенно в это время дня. Он очень редко возвращался домой до темноты, а часто и вовсе не бывал дома, замещая президента то в одной поездке, то в другой. Лед в полотенце почти полностью растаял, и рукав его крахмальной рубашки насквозь промок от постоянно стекающей по руке воды. Впрочем, влажная прохлада полотенца все равно приносила облегчение распухшему лицу. Вице-президент размышлял, где будут спать сегодня ночью его жена и дети: может быть, президент и его жена пригласят их к себе, чтобы сделать на этом рекламу? А может, их разместят под охраной в отеле? Хорошо бы они нашли приют у кузины Анны. Анна утешит жену, развлечет детей, выслушает отчет девочек о нападении бандитов. Конечно, придется спать в кроватях по двое, а кому-то придется лечь и на раздвижной софе, но тут нет ничего страшного. Все лучше, чем в чопорных гостевых покоях у Масуды, тем более что Эсмеральду он наверняка пошлет спать на половину слуг.
Гэн и господин Хосокава устроились на другом конце комнаты возле окон, подальше от своих соотечественников. Строгие правила вежливости не позволяли другим мужчинам присоединиться к ним без приглашения. Даже в таких чрезвычайных обстоятельствах субординация оставалась нерушимой. В своем нынешнем настроении господин Хосокава не нуждался в компании.
– Он был потрясающим аккомпаниатором! – сказал он Гэну. – Я чувствую свою ответственность за них обоих. – Из всех мужчин в комнате господин Хосокава был единственным, кто оставался в пиджаке и галстуке. И каким-то удивительным образом его костюм совершенно не измялся.
– Вы хотите, чтобы я ей сказал?
– Что?
– Об аккомпаниаторе? – уточнил Гэн.
Господин Хосокава посмотрел на Роксану Косс, которая по-прежнему сидела отвернувшись и скрыв лицо за занавесью волос. Несмотря на то что рядом с ней на софе сидели другие люди, она казалась совершенно одинокой. Священник находился рядом с ней, но не с ней. Глаза его были закрыты, губы беззвучно шептали слова молитвы.
– О, я думаю, она это знает! – Господин Хосокава неуверенно добавил: – Скорее всего, ей все об этом уже говорили.
Гэн не настаивал. Он ждал. В его обязанности не входило давать советы господину Хосокаве. Он знал, что секрет его профессии заключается в умении ждать, пока хозяин сам придет к тому или иному заключению.
– Если это не покажется слишком бестактным, – наконец сказал господин Хосокава, – может быть, вы передадите ей мои соболезнования? Скажите ей, что я считаю ее аккомпаниатора смелым и талантливым человеком.
Он посмотрел Гэну прямо в глаза, чего обычно не делал.
– А что, если я действительно несу ответственность за его смерть? – спросил он.
– Каким образом?
– Это же мой день рождения. Они приехали сюда ради меня.
– Они приехали сюда работать, – возразил Гэн. – Они вас вообще не знали.
Господин Хосокава, которому только что исполнилось пятьдесят три, выглядел внезапно постаревшим. Он совершил ужасную ошибку, принимая такой дар, и теперь как будто расплачивался годами своей жизни.
– Скажите ей, да-да, скажите ей обязательно, что я очень скорблю.
Гэн кивнул, поднялся со своего места и пересек комнату. Комната была огромная. Даже если не считать большой прихожей и столовой, примыкавших к ней с разных концов, сама гостиная имела весьма сложную конфигурацию и состояла из трех отдельных помещений, так сказать, комнат в комнате, заставленных стульями и креслами. Для концерта вся мебель была сдвинута к стенам, а потом, в ходе дальнейших событий, постепенно снова возвращалась в середину, составляясь в разрозненные причудливые фигуры – заложники устраивались как могли. Если поставить здесь стойку регистратуры, будет точь-в-точь огромное гостиничное фойе. А если бы здесь был пианист, подумал Гэн… но тут же отбросил эту мысль. Роксана Косс сидела одна, но неподалеку от нее стоял юный террорист, прижимая к груди винтовку. Гэн узнал мальчишку. Это он держал Роксану Косс за руку, когда все заложники только легли на пол. Интересно, почему он запомнил именно этого, хотя совсем не различал остальных? Очевидно, что-то было в его лице – нежном и довольно смышленом, что-то, что выделяло парня среди других. Гэну самому не понравилось, что он это заметил. В этот момент боец открыл глаза и встретился взглядом с переводчиком. Секунду они смотрели друг на друга, а затем одновременно отвернулись. В животе у Гэна появилось странное тянущее чувство. Тем легче будет говорить с Роксаной Косс. Она не пугает его так, как этот парнишка.