— Вы имеете в виду Боуэна?

— Угу. Боуэна и этого его арийского придурка. Но они не смогут защищать его вечно. Когда-нибудь он окажется в одиночестве, и тогда...

Он позволил себе оборвать фразу, а потом заключил:

— Я хочу только, чтобы все это закончилось.

— Что вы хотите, чтобы закончилось?

— Все: убийства, чувство вины... Черт возьми, больше всего — чувство вины. Если у вас есть время, мы могли бы поговорить об этом. У меня есть время. Хотя не много, не много. Мое время заканчивается. Наше время заканчивается.

Я сказал ему, что сейчас приеду. Я хотел к тому же попросить его не открывать свою аптечку, не пользоваться колющими и режущими предметами, но к тому времени сияние бурной деятельности, которое на время осветило его помраченный ум, утонуло в темных извилинах его мозгов. Он только сказал:

— Круто! — и положил трубку.

Я собрал свои сумки и выписался из гостиницы. Что бы ни произошло дальше, некоторое время я буду жить не в Чарлстоне.

Фил Поведа открыл дверь. На нем были шорты, шлепанцы и белая майка с изображением Иисуса Христа, который распахивает одежды, чтобы показать свое сердце.

— Иисус — мой Спаситель, — объяснил Фил. — Всякий раз, когда я смотрю в зеркало, я напоминаю себе об этом. Он готов простить меня.

Зрачки Поведы расширились, как у наркоманов. Что бы это ни было, это было очень сильное средство. Вы могли бы дать его ребятам с «Титаника» и наблюдать, как они тонут в волнах с лучезарными улыбками на лицах. Он подтолкнул меня к чистенькой кухне с мебелью из дуба, сварил кофе без кофеина. И за весь следующий час так и не притронулся к своей чашке. Очень скоро я тоже отставил свою.

А выслушав историю Фила Поведы до конца, я подумал, что мне больше никогда не захочется ни пить ни есть.

Бара «Оби» теперь уже нет. Это был придорожный кабак около Блаф-роуд, место в котором аккуратно стриженые мальчики из колледжа за пять долларов могли познать радости орального секса в компании бедной негритянки или еще более нищей белой девчонки, скрываясь в темноте где-нибудь под деревьями у отмелей Конгари. Потом богатые белые мальчики возвращались к своим дружкам, хлопая их по плечу в знак приветствия, а женщины в это время полоскали рот под струей воды из крана на дворе. Но теперь на этом месте стоит «Болотная крыса», где Атис Джонс и Марианна Ларуз провели последние часы вместе незадолго до ее смерти.

Сестры Джонс любили выпивать в «Оби», хотя одной из них, Эдди, было всего семнадцать, а ее старшая сестра Мелия по какой-то прихоти природы выглядела еще моложе. К тому времени Эдди уже родила сына Атиса — как оказалось, плод случайной связи с одним из множества ухажеров ее матери, покойным Дэвисом Смутом по прозвищу Сапог. Эту связь можно было бы расценить как изнасилование, если бы девчонка заявила об этом. Итак, Эдди начала растить мальчика вместе со своей бабушкой, потому что ее мать не могла вынести даже вида дочери. Очень скоро матери некого стало игнорировать и стыдиться. В один из вечеров следы Эдди и ее сестры были стерты с лица земли...

Они напились и качались, выходя из бара; свист и ругань неслись им вслед, пьяный ветер раздувал паруса их бесшабашности. Эдди споткнулась и шлепнулась на зад, а ее сестра со смехом свалилась прямо на нее. Она стала поднимать младшую, юбка задралась, под ней не было ничего, и, пока они, покачиваясь, стояли, пытаясь прийти в себя, они увидели, что за ними из машины наблюдают молодые люди. Один из них влез на колени другим, чтобы лучше видеть. Сконфуженные, но пока ничуть не испуганные, несмотря на свое состояние, девушки перестали смеяться и направились по дороге домой с опущенными головами.

Они прошли всего несколько метров, когда услышали звук мотора за своей спиной, и фары выхватили их фигуры, из камней и осыпавшейся хвои на дороге. Они оглянулись. Огромные горящие глаза фар были практически рядом с ними, потом машина свернула в сторону и одна из боковых дверей открылась. Оттуда высунулась рука и схватила Эдди. Эта рука разорвала на ней платье и оставила две глубокие царапины на ее руке.

Девушки побежали в перелесок у реки, ориентируясь на запах воды и гниющих листьев. Машина дернулась на обочине дороги, фары погасли. С воплями и боевыми криками началась охота.

— Мы называли их шлюхами, — сказал Поведа. Его глаза все еще возбужденно блестели. — Они ими и были. Или почти были. Лэндрон знал о них все. Вот почему мы разрешили ему прицепиться к нам, потому что Лэндрон знал все о девках, которые готовы были переспать за упаковку из шести банок пива, девках, которые не станут болтать, если вы их слегка поколотите. Именно Лэндрон рассказал нам о сестрах Джонс. У одной из них был ребенок, а ей не исполнилось и семнадцати, когда она родила. А другая, по словам Лэндрона, просто сходила с ума от этого и занималась этим везде, где могла. Черт, они даже не надевали трусики! Лэндрон говорил, это для того, чтобы мужикам было легче попасть куда надо. Да и вообще, что это за девушки, которые напиваются в баре и разгуливают безо всякого белья, да еще задирают юбки? Они всем своим видом предлагали себя, почему бы не за деньги? Может, они даже получили бы от этого удовольствие, если бы слышали, как мы болтаем о них. И мы могли им заплатить. У нас были деньги. Мы не хотели получить все даром.

Теперь все встало на свои места, он больше не был Филом Поведой, почти сорокалетним инженером-программистом с брюшком и закладными. Он снова был мальчишкой. Он снова был там вместе с другими, бежал, задыхаясь, сквозь высокую траву, чувствуя давление в паху.