Гниль. Разложение. Ирграм потянулся в сторону этого, манящего запаха. И тело двинулось. Не рука, не нога, а все его… или не его?

Главное, он обнял источник этого запаха, приник к нему. И поглотил?

Он?

Он попытался сформировать… глаза?

И у него получилось. Правда, картинка вышла кривоватой, какой-то зернистой, будто смотрит Ирграм через толстое, не лучшего отлива, стекло. Впрочем, стоило сосредоточиться чуть больше, и картинка обрела четкость. Некоторую. Ей мешала пыль, повисшая… где-то повисшая.

Но все же…

Не увидеть существо, скорчившееся на дне пещеры, он не мог. Оно было изломано, уродливо и с оползшей кусками шкурой, которая свисала бледными лохмотьями. Впрочем, эти лохмотья соединялись с иными, с останками одежды.

По ней Ирграм себя и узнал.

Это… он?

Крупная голова, тонкая шея. Несуразные по размеру руки и ноги. Спина выгнута горбом. Часть грудной клетки пробита. И серый туман ввинчивается в эту пробоину.

Так.

Если все так, то он, Ирграм, умер? Физически.

Но остался жив?

Он сохранил память. Разум. Во всяком случае, насколько он сам способен о том судить. Как подобное возможно? Или выходит, что, использовав пластину амулета, он каким-то образом переместил свой разум из угасающего тела в… новое?

Твари?

Той твари, которая скрывалась под землей и была… чем-то?

Он сел бы, если бы мог. Безумие. С другой стороны, умереть и вернуться — тоже безумие. Как и все то, что происходило с ним.

Ирграм затряс бы головой, но головы не было.

Или…

Его новое вместилище — назвать облако пыли телом язык не поворачивался — показало себя довольно гибким. И возможно, у Ирграма получится изменить его.