— На какое именно?

— Дружески расположенное к Западу. Этого достаточно?

— Не совсем. — Я подбавил несколько капель ангостуры в мой тоник и уставился на вскипающие пузырьки. Было бы более чем странно работать на иностранное правительство. Я привык к сверхсложным заданиям в Бюро, которым до выхода в поле предшествовала сверхсложная подготовка, даже — если предстояло оказаться по ту сторону занавеса — круглосуточные вахты в Лондоне в ожидании связи со мной, оперативный дежурный, который обеспечивал меня всем, что мне требовалось: контакты, курьеры, документы, и исчерпывающая информация, когда менялось задание, связь через штаб-квартиру в Челтенхеме с шефом Службы контроля в Лондоне, обладавшим властью принимать решения, которые давали ему немедленный выход на премьер-министра.

— И, конечно, потрясающие деньги, — добавил Пепперидж.

— На это мне Ломан и намекал. — Он с отвращением хмыкнул.

— Ломан? Его денег не хватит даже на мешочек с жареной картошечкой. Я имею в виду что-то стоящее.

— Я все равно не знаю, что с ними делать.

— Купи себе другую модель “Дженсена”. Ты же их предпочитаешь?

— Я имею в виду не игрушки.

— Тогда переведи их на ветеринарную лечебницу и сразу забудь. — Он снова в упор посмотрел на меня: — Должен тебе сказать, ты заинтересовал меня.

— Чем именно?

— Может, передать все тебе…

— Забудь. — Я не стал бы работать ни на Флодеруса, ни на иностранное правительство.

— У тебя есть с собой кредитная карточка?

— Нет.

— Ну, так есть у меня.

Из вежливости я отказался и встал уходить. Я хотел покинуть его, пока он окончательно не напился и не дошел до жалкого состояния.

“Да у тебя просто крыша поедет. Холмс. Совершенно верно.

Пробило восемь часов, и передо мной был широкий выбор: в Ковент-Гардене шла “Жизель”, но билетом я не обзавелся и мне туда не попасть. То же самое и с остальными театрами: те представления, на которые я мог получить билет, меня не интересовали. В клуб идти не хотелось, потому что те, кого я мог там встретить, будут нести невразумительную ахинею, а ее с лихвой хватило при общении с Пеппериджем. Не привлекал меня и ужин в одиночестве: пища — одна из немногих радостей жизни и ее надо с кем-то делить. Мойра была в Париже, а Лиз по пути в Нью-Йорк; в Лондоне была Ивонна и ее можно было бы вытащить из дома, но до чего же я докатился — ищу спутницу, потому что мне нечем больше заняться? Об этом ей лучше не говорить.

Я мог бы добраться до спортивного зала в надежде встретить там Танаку и поработать с ним на матах в стиле “канку-дай”, но, хотя сил на это у меня хватило, он бы сразу увидел, что я не в форме, и, хотя он со свойственным ему тактом не сказал бы мне об этом, мне было бы не по себе.