8

— Что ж, — сказал Чак Белзер, — ни одно доброе дело…

— Это — это — это неправильно!

— Хватит бродить по комнате, сынок, до инфаркта добегаешься.

— Они подали в суд на меня?

— Постой. Не увлекайся. Пока что никто не подает на тебя в суд.

— А это что?

— На мой взгляд, обращаться в суд они могут сколько угодно, посмотрим, примут ли иск к рассмотрению. До тех пор это одна говорильня.

— Я не сделал ничего плохого.

— Разумеется, нет, но…

— Или сделал?

— Нет. Ничего плохого. Сядешь ты наконец? Сядь! Молодец. — Белзер нажал кнопку. — Мэнди, нашему клиенту нужно промочить горло. Отлично. Так. Теперь вспомним хорошую сторону. Прежде всего, ты жив и здоров, это уже плюс. И у властей нет к тебе претензий. Говорил сегодня. Копы обращались в больницу, все аттестуют тебя наилучшим образом. Окружной прокурор никогда ни в чем не дает гарантий, но я бы поставил двести против одного на то, что они дело возбуждать не станут.

Потрясающее облегчение. Сам не ожидал. Вроде бы за прочими тревогами забыл о страхе попасть в тюрьму.

— Спасибо вам.

— Рад был. Теперь о семействе Инигес. Брат, как его там — могу я взглянуть — спасибо. — Белзер нацепил очки для чтения. — Симон Инигес. Симооон. Тут ударение над «о». Я думал, это девчачье имя?

Дверь офиса отворилась, вошла гибкая блондинка и внесла на подносе минеральную воду, поставила ее на деревянный раскладной столик. Улыбнулась Джоне и выскользнула за дверь. Белзер взялся за бутылку.

— Больше никому не позволю совать мне бумаги.

Белзер хихикнул:

— Быстро учишься. О’кей. Этот Саймон — буду звать его «Саймон», «Симона» с ударением не осилить, — попробуем представить, что творится у него в голове. Он горюет. И тут ему звонит этот малый, говорит, что у Саймона есть права, можно стребовать денег, можно отомстить. Этот стряпчий, Роберто Медина, знаю я его. Да и ты тоже: он расклеивает объявления во всех автобусных маршрутах Бронкса. Злобный, напористый. Еще и рекламу ведет на ночном канале. Орет во всю глотку. Но проворный, на ходу подметки режет. Всего две недели прошло?