Вдалеке снова ухнуло, потом еще раз и еще. И тут же, выбивая воздух из легких и наполняя голову гулом, затряслась от разрывов земля. Хорошо, хоть рот успел открыть, - валялся бы сейчас с контузией.

Серега вдруг пришел в себя, и слабым голосом попросил дать мобилу, позвонить матери, - я еле расслышал его тихие слова. Телефон я ему дал, ничего не говоря о полном отсутствии связи, даже и пробовать бесполезно. Он, трясущимися руками, сдерживая рвущийся стон, что-то на нем набрал, вроде как СМС-ку отправил. Увидев, как шевелятся его пересохшие губы, склонился поближе:

-              Забери с собой... Отдай матери... Не прощаюсь, еще встретимся, брат... - он выронил мобилу мне в ладонь, слабо улыбнулся и выгнувшись в судороге всем телом, затих.

Еще не веря, но, уже чувствуя непоправимое, я увидел остановившийся, без искры взгляд, опустился на колени и уткнулся лбом в его плечо.

Меня трясло...

Одновременно хотелось рвать зубами всех, да всех,- эти ненавистные гребанные, бестолковые ожиревшие тела политиков, развязавших эту сраную, только им нужную войну, кромсать, разбрасывая кровавые ошметки продажных телеведущих, крушить все вокруг в пароксизме разгорающейся ярости, чтобы, к чертовой матери всех, всех скотов в труху! И, забиться в самый дальний угол, кляня свою дурость, из-за которой я потерял единственного настоящего друга, чтобы сжаться эмбрионом, катаясь по полу, биться головой, рыдать от бессилия что-либо вернуть и не видеть, не слышать этого ада и просто не быть.

Но, вместо рыданий, из моей глотки вырвался дикий крик.

Когда пришел в себя, понял - по-прежнему стою на коленях у Сережиного изголовья. Тыльной стороной ладони вытер мокрый рот. С отстраненным удивлением увидел подсыхающую кровавую пену.

-              Прости, братишка! - я поцеловал остывающий лоб, осторожно прикрыл ему глаза и снова уткнулся головой в холодеющее плечо.

Сверху зашуршало, посыпалась каменная крошка и песок. Я оторвался, от начинающего уже остывать тела, повел стволом автомата в сторону входа и подобрался.

-Ян! Живой? Вас тут почти засыпало! От траншеи, одно название осталось.

Снова ухнуло, и Макс, командир моего отделения, позывной «Маска», не дожидаясь разрыва, скатился вниз. Грохнуло, опять рядом. Максим, отряхиваясь от каменной пыли, кивнул в сторону Сергея:

-              Как он?

Я отрицательно качнул головой. Максим сжал зубы, поиграл желваками на скулах.

-              Уходить надо... Бросили нас тут.

-              А где эти ублюдки, командиры местные?

-              Какие в пень командиры! - взорвался Максим. - Не видишь, шо ли, умотали эти клоуны! Хабар собрали, который крайний раз на блокпосту у местных отморозков из каравана отхватили, сели в «мотолыгу»(83) и смылись! Когда ты вообще тут их командиров, кроме нашего комроты видел? В тот день, когда последний раз хавчик привозили, и селфи с наложницами, у развалин делали? Так теперь все по-другому

-              мы не доблестно наступаем, а позорно сидим практически в окружении, а за это премий и звездочек не дают, только кресты, изголовные... Оно им надо? Хотя, какие к банной матери, кресты? У них и тех не выпросишь, не по религии! Б!

-              Что там вообще, кто лупит-то? - мне, после смерти Сережи, все стало безразлично, и праведный душевный надрыв Макса проскочил мимо. У меня другая боль. Своя.

-              Да там ни хрена не понятно... Связи ноль. Мобилы глушат, да и включать стремно, прилетит, как по Дудаеву, на хер. С трех сторон по нам долбали, а теперь, такое как друг по другу пиндячат, но и нам достается. Нас тут трое живых осталось, да санитарочка эта, да Груша с кистью оторванной, б... Уходить надо!