Гапоненко чуть ли не вдвое старше каждого из бойцов. В тридцатых годах отслужил срочную. Вернулся домой, женился, обзавелся хозяйством. Несколько лет кряду бригадирствовал в колхозе. В первые же дни войны ушел добровольцем в армию.
— Не мог я иначе поступить, хотя и жена была на сносях, — как-то разоткровенничался он. — Горе пришло к нам в дом, а кто его может отворотить? Да мы сами, больше никто. Прослушал я речь товарища Сталина и подался в военкомат. А там ни в какую. Уборка хлебов на носу. Нужно разрешение райкома партии. Побежал туда. Правда, без охоты, но отпустили. Наказали быть политбойцом. Мол, спросим, когда возвратишься. По старой специальности зачислили в артиллерию. Так и оказался тут, во взводе горных пушек. Политбойцом и командиром орудия.
В армии Гапоненко довольно быстро освоился с обязанностью командира орудия. Временно исполнял даже должность командира взвода. Приход младшего лейтенанта Николая Васнецова — худенького восемнадцатилетнего парнишки — воспринял с радостью. Помог разобраться в людях. За возраст, знание жизни Васнецов величал его по имени-отчеству — Виктор Гаврилович, а Гапоненко, несмотря на то, что на петлицах взводного было всего по одному «кубарю», называл его лейтенантом.
…Взвод двигался в самом хвосте пешей колонны. Ландшафт постепенно менялся. Все чаще попадались поросшие смешанным лесом холмы, перепадки с высокой, чуть ли не по пояс травой, дикими яблонями и грушами. В один из дней, извиваясь змеей, колонна сползла в глубокий распадок и на глазах начала растворяться в подступившем к обочине дороги густом березняке. Наконец-то появилась возможность укрыться от фашистских самолетов! Ребята повеселели, На обожженных кавказским солнцем лицах появились улыбки. Послышались шутки, смех.
К вечеру на горизонте обозначились очертания гор. Березы, дубы, ясени уступили место темно-зеленым соснам и елям, пирамидальным тополям. Копыта лошадей застучали по камню.
Глубокой ночью на перевале встретился воинам старик-чабан. Опираясь на посох, он стоял у края лощинки, в которой, тесно прижавшись друг к другу, лежали овцы. Колонна остановилась, командиры подошли к чабану.
— Мне бы, сынки, справку от вас, — обрадованно заговорил дед. — Для отчета председателю колхоза. Не оставлять же добро врагу. Выбился из сил, не дойду. Да и овечки устали.
Гапоненко соскочил с передка упряжки, протиснулся к чабану, расправил усы и попросил:
— Отец, а нас овечкой не снабдишь?
— Смотри, какой быстрый! — Один из командиров тронул сержанта за плечо.
— Выбирай. Выбирайте, сынки, — продолжал дед. — Всем хватит. Бумагу вот только…
— Будет бумага. — Гапоненко поскреб затылок и тяжело вздохнул. — Без печати, правда. От штаба отбились мы, батя.
Старик в раздумье махнул рукой:
— Что с вами поделаешь. Люди мы свои, советские. Поверю и без печати.
— Товарищ лейтенант! — подбежал к Васнецову Гапоненко. — Отец овечку нам выделяет. Расписка ему нужна.
Спешившись, Васнецов подошел к чабану, написал на тетрадном листе расписку. Тем временем Гапоненко отобрал в стаде годовалого валушка. Связав животину, красноармейцы взвалили ее на передок.
— Ну вот и ладно, — довольно пробасил Гапоненко. — Которую неделю рыба в томатном соусе да вобла. Осточертело уж!
Взвод отходил из-под Кубани, где гитлеровцам удалось расчленить оборону отдельного пулеметно-артиллерийского батальона. Дрались в полуокружении, пока под вечер от комбата не прибыл мотоциклист с приказом на отход. К этому времени прикрывавшие артиллеристов пехотинцы и пулеметчики в большинстве погибли, а те немногие, что остались в живых, скатились в небольшой овражек и ушли к реке.
Сниматься с огневой пришлось под вражеским огнем. К счастью, все обошлось: взвод не потерял ни одного человека. Повезло и с переправой: едва проскочили мост, как он от прямого попадания бомбы взлетел на воздух.
— Видно, в рубашках родились, товарищ лейтенант, — отер шершавой ладонью лицо Гапоненко. — Выскочили из захлопывающегося капкана.