Мысленно Себастьян аплодировал русскому царю. Тот вёл переговоры ссылаясь на документы и математические расчёты. И, что удивительно, сам в них разбирался.

— Позвольте спросить, сир, почему вы назвали меня иезуитом, сир? — спросил посол.

— А разве нет? — удивился Санька. — Разве Рим сейчас пошлёт куда-либо кого-либо, не пошедшего школу Лойолы. Жив ещё ваш генерал?

Иезуит промолчал.

— Понимаю. Запрещено обсуждать старшего по рангу. Но, мы отвлеклись! Я уже как-то говорил шведскому посланнику, скажу и тебе… У меня нет желания вилять. У нас такая огромная страна и столько людей, что вы себе даже представить не можете. Всё, что вы логически высчитываете о нас, не составляет и сотой доли процента. Повторю ещё и то, что наша внешняя политика основана на принципе невмешательства в чужие дела и сохранения устоявшихся границ, коими сейчас считается с востока — Тихий океан, а с запада река Нарова.

Себастьян промолчал и на эти слова, и не подал вида, что внутренне он раздавлен. Созданная университетом конструкция превосходства трещала и рассыпалась. Если закрыть глаза, можно было бы подумать, что это всё говорит ему один из университетских учителей, а не дикий русский князь, возомнивший себя едва ли не императором. Совсем по-другому описывали правителей России посещавшие её шпионы Ватикана. Даже внешне русский царь не походил на встреченных в Московии бородатых старцев. Великий князь был молод, безбород и даже лыс. Его взгляд был прям и вызывающе спокоен, а слова слишком разумны.

— Если тебе нечего нам сказать, можешь быть свободен!

— Мне есть, что сказать, сир! — наконец проговорил парализованный своими размышлениями иезуит. — Меня послали сообщить… Даже не магистр, а… Вы правы, сир, я послан самим понтификом Павлом. То, что я сейчас услышал, правда ли?

— Ты дерзок, иезуит, раз подвергаешь сомнению мои слова. И за меньшие грехи я сажаю послов на кол или бросаю в темницу. Но… Говори дальше… Пока…

Санька зловеще ухмыльнулся. Посол бухнулся на колени.

— Прости, государь. От волнения ум за разум зашёл. Слишком необычен наш разговор. Никто так со мной не говорил из королей, а я представляю святейшего понтифика и в Польше, и в Швеции, и в Дании.

— Хватит уже… Говори, что сказать хочешь! — утомлённо вздохнул Санька.

— Понтифика беспокоит положение ордена и особенно в Эстляндии. Если Руссия откажется от вооружённого захвата этих земель, святейший готов сам заплатить часть долга ордена. Часть не от той цифры, что вы обозначили, сир, но тоже от значительной суммы.

Санька помолчал.

— Полагаю, что торг здесь не уместен. Договор об отказе от вооружённого возврата своих земель мы никогда не подпишем, а на словах могу заверить понтифика, что на моём веку попытки захвата Эстляндии не будет, пока вы сами не захотите поживиться за наш счёт. А дань мы собирать будем ежегодно. Учредим Юрьев день… Хотя, чего его учреждать? Он и так есть! Девятое декабря! Как наступит, так и мы пойдём. И веришь? Обязательно соберём своё.