Рядом со скворечником, ещё по инициативе Ивана Кирсаныча, был воздвигнут постамент. На нём – красноречивее всякой пропаганды – памятник разбитому авто. Было дело, прямо на глазах сотрудников ДПС серебристая красавица мазда из свадебного кортежа, в кольцах и лентах, – классически, показательно, как в блокбастере, влетела в бетонное ограждение. Сзади её от души припечатала мчащаяся следом машина.
Что там от той мазды осталось – комок шоколадного серебра. Будто гигантский малыш шоколадку съел, а бумажку грубо смял в мячик.
Позже рядом водрузили ещё сладкую парочку. Лобовое столкновение: «окушка» врезалась в пассажирскую газель. Выглядывала оттуда попкой, как младенец из лона матери.
Потом пост перевели на новую кольцевую. А к памятнику уже стихийно сволакивался дорожный бой, не разбирая: колоритно – не колоритно. Глазом не моргнули – выросло настоящее автомобильное кладбище. Местный железный король (кличка «Ржавый») огородил свалку, поставил вагончик, посадил туда сторожа. Иван Кирсаныч, за неимением другого собеседника, тотчас скорешился со сторожем Николаем и уже с ним говорил за жизнь.
Потом Ржавый осел то ли за границей, то ли в тюрьме. Опечатанная бесхозная свалка приходила в упадок. Покорёженные машины покрывались снегом, поливались дождём, прорастали осотом и пыреем, превращаясь в нагромождение ржавых остовов.
Вот мимо какого печального места брёл сейчас Иван Кирсаныч. И уже озяб и подумывал: не вернуться ли ему под тяжёлый тёплый неласковый бок Петровны…
Как заметил в окошках вагончика свет. «Хорошо бы это был Николай. Кому ещё в этот час здесь быть, как не Николаю?» – обрадовался Иван Кирсаныч. Очень кстати было опрокинуть алюминиевую кружку с разбавленным спиртом, который всегда водился у сторожа, закусить мятым, в крошках скорлупы и табака, крутым яйцом, поболтать со старичком…
Он толкнул дверцу вагончика. Вот те на: народу – как семян в огурце. Сидят за сколоченными на скорую руку столами. Из знакомых на другом конце стола таксист Серёжка, на каждом колене восседает по игривой девице. Махнул рукой: «Привет, дядь Вань».
Женщина, ближе всех к дверям, невзрачная, в платочке, потеснилась. Иван Кирсаныч, усаживаясь, основательно её придавил («Уп-па! Виноват»).
– Вам водочки? Салатику? – ухаживала соседка.
– А что за мероприятие? – поинтересовался Иван Кирсаныч.
– Мы иногда сюда съезжаемся, – пояснила женщина. – Из ваших тоже кто-то попал в аварию? Ну, их машина тоже здесь?
Всё понятно: что-то вроде совместной поминальной вечеринки. Публика собралась самая разномастная. Сидит простой мужичок, рядом дамочка – и ничего, не морщится. Хотя запашок в вагоне стоит крепкий, с тухлецой – вроде квашеной капусты. Присутствующие дамы, пытаясь заглушить неприличный запах, буквально были облиты духами и обильно орошены дезодорантами, так что Иван Кирсаныч расчихался.
Стол был накрыт, как бог на душу положил. Кто какую снедь с собой привёз, ту и выложил. В корзинках для пикника – пироги в промасленной бумаге. Селёдки, картошки в мундире и вышеупомянутая капуста в мисках соседствовали с утончёнными, красиво выложенными блюдами. Рядом с трёхлитровыми банками с мутным самогоном – изящные, в вензелях и звёздах, бутылки. И все друг друга гостеприимно угощают. Только одна дамочка замерла с наколотым на вилку кружевным ломтиком киви, подёргала носиком и говорит:
– Фу! Фруктовый салат порезали луковым ножом!
Посуда тоже с бору по сосенке: кто-то пьёт из тонких бокалов, кто-то, не чинясь, из мятых одноразовых стаканчиков. Одни тыкают еду мельхиоровыми вилочками, другие – пластиковыми. Но всем дружно и весело: в рамках приличия, конечно, весело – поминки всё-таки.
Однако стоит кому-то возвысить голос, строго постучать вилкой по тарелочке – все дисциплинированно умолкают и уважительно смотрят в сторону оратора. Даже если оратор – соплюха в коже и бандане.
– Она вообще совершеннолетняя, для такой вечеринки? – шепнул Иван Кирсаныч соседке.
– Паспорт на руках! – невежливо заявила девица и покачнулась. – Вот и моя Светка справляла день соврешен…совращен…летия. И один такой же (брошен неприязненный взгляд на Ивана Кирсаныча) слишком умный дядечка встаёт и произносит тост. «Пусть, говорит, Светлана (она всхлипнула), пусть, говорит, невестушка ты наша, тебе всегда будет цветущие 18 лет! Выпьем за это! Чтобы ты всегда оставалась таким бутончиком – розанчиком – симпапунчиком!» Нет, ну не кретин – желать такое?! Потому что (девица смахнула злые пьяные слёзы)… желание сбылось. Добились своего, кушайте на здоровье. Невеста на байке упала в круты берега. Теперь ей вечные 18 лет. Всё, – она села.
За столом повисла сочувственная пауза. Повисела, и снова возобновились разговоры, деликатный смех, звяканье посуды. Среди шума выделялся и креп голос мужчины в спортивной курточке. Постепенно он завладел вниманием вечеринки.