БАШНЯ АТТРАКЦИОНОВ

С трудом раздобытый номер мобильного не отвечал, и я подкараулила её после работы. Из проходной вышла миниатюрная хрупкая женщина в туго подпоясанном светло-бежевом плащике. Короткая пышная стрижка – как тронутый седой изморозью цветок марагаритки. Большие вопросительные глаза на маленьком личике. Женщина – Дюймовочка. Смотрит снизу вверх, так что квадратные очки съезжают с птичьего носика:

– Это вы та настырная особа из газеты, которая рвётся со мной встретиться? Как с кем вы хотели со мной встретиться?

– Как с матерью, столь ужасно потерявшей сына…

Она повторила задумчиво:

– Как с матерью. Столь ужасно. Потерявшей сына. – Устало удивилась: – Вы это печатать хотите? Со всеми несчастными матерями уже встречались? Или решили начать с меня? Господи, зачем вам это? Хотя ведь не отстанете. Где встретимся?

– А давайте прямо и в Башне Аттракционов.

– Понимаю, – усмехнулась она. – Мрачная, жуткая, душераздирающая атмосфера. Этого ведь ждут от вас читатели? Крови, боли, чужого страдания? Мало вам… Но разве башню не закрыли?

– Опечатали, но охрану, кажется, сняли.

До Горбачёва, по генплану наш город к 2015 году должен был вырасти – и, несомненно, вырос бы – в три раза. Там, где сейчас болота и непролазный ивняк – стояли бы кварталы гулких розовых многоэтажек. Между ними, как грибочки, теснились бы крепкие весёлые семейства садиков и школ, уютно звенели трамваи. Трамваи в наш город так и не пришли. Город стремительно стареет и растёт в обратную сторону. Усыхает, съёживается, мумифицируется, как мёртвый плод.

Так вот, о запланированной, но не рождённой, призрачной части города. Чтобы обеспечить её теплом, старых мощностей не хватило бы. Над городом всегда висела промышленная дымка, в последнее время в ней слышался стрекозиный треск вертолётов. На окраине воздвигалось нечто выдающееся, из ряда вон. В воздухе на серебристых паутинках тросов с обманчивой лёгкостью зависали бетонные кольца, издали похожие на обручальные. В один ясный ветреный день горожане подняли головы и ахнули: на окраине, словно по мановению волшебной палочки, взметнулась труба новой ТЭЦ. Вершина дебелой красавицы таяла в голубом небе.

Как раз подоспела перестройка. Некоторое время заброшенная красавица в унынии и недоумении стояла, покачиваясь, отклоняясь вершиной от оси на положенные при её росте и тучности 1,5 метра. Вскоре у башенной туши снова засуетились, как муравьи, люди с техникой и нужными бумагами за подписью некоего малоизвестного Фрумкина – молодые да ранние птенцы отечественного бизнеса.

Бумаги давали отмашку: тащите, сколько можете. Что не взорвал тротил, и не увезла тяжёлая техника, растаскали в багажниках и в тачках горожане. Труба, построенная на века, продолжала стоять плакатно, прочно – у мародёров кишка была тонка её свалить. Разодрали, распотрошили лишь её обивку, оболочку.

Спустя время неугомонный люд вновь нарушил сон спящей железобетонной красавицы. Успешный бизнесмен и депутат, миллиардер Фрумкин долгосрочно арендовал башню – после того, как строгая экспертиза доказала прочность и безопасность несущих конструкций.

Когда в один прекрасный вечер горожане в очередной раз ненадолго очнулись от летаргического сна и протёрли опухшие сонные глаза – перед ними нарядно переливалась опоясанная огнями, бегущими строками, музыкой, рекламными табло башня – стразу ставшая яркой, лёгкой, кружевной. За многие километры над спящими холмами и ельниками, над тонущими во тьме и грязи фермами и избёнками, где крестится высохшей рукой разбуженная простоволосая старушка, зазвучали размноженные эхом вкрадчивые голоса зазывал: «Дамы и господа! Леди энд джентльмены! Уважаемые гости города…»

Будучи патриотом местного розлива, Фрумкин сделал шикарный предвыборный жест: разрешил землякам одноразовое бесплатное посещение башни. Кто там бывал, захлёбываясь рассказывал о снующих вверх-вниз прозрачных, святящихся изнутри крошечных яичках лифтов, где стеклянный пол под ногами так чист, что его не видно вовсе, и ноги висят в воздухе, а сердце яблоком подкатывается к горлу. Лес кажется кудрявой травкой, река – затерявшейся в травке девчоночьей шёлковой ленточкой, дороги – муравьиными тропками, а город – разбросанными меленькими деталями лего.