Насколько мне было известно, особенного секрета не составляло, откуда взялись средства на покупку жеребца, но раскрывать этот секрет было делом Оливера Нолеса, а не моим. Я понимал, что Кальдер мог заинтересоваться, но этика банкира, как обычно, заставила меня промолчать.

— Великий конь, — сказал Кальдер с тем же воодушевлением, что и тогда, в ложе Дисдэйла. — Один из величайших.

Ян Паргеттер согласно кивнул, потом одним глотком прикончил свою выпивку и сказал, что ему пора.

— Дайте мне знать, как там этот пони, Кальдер.

— Да, конечно. — Кальдер проводил отбывающего гостя до двери и похлопал его по плечу. — Спасибо, что навестили, Ян. Очень вам признателен.

Было слышно, как за Паргеттером закрылась парадная дверь. Потирая руки, вернулся Кальдер и сказал, что хотя на улице и холодно, мне, должно быть, интересно осмотреть усадьбу, пока не прибыли на ленч остальные гости.

И вот мы двинулись в обход квадрата с открытой стороной, и Кальдер, переходя от стойла к стойлу, давал мне короткую справку о болезни и видах на будущее каждого пациента.

— Этот пони поступил только вчера... предполагалось, что он возьмет приз, но посмотрите: мутные глаза тусклая шерсть, общий упадок сил. Мне сказали, что у него уже несколько недель не прекращается понос. Я их последняя надежда, так они сказали. — Он философски улыбнулся. — Не понимаю, почему больных лошадей не присылают ко мне как к первой надежде. Но что делать, обычно пытают счастья сначала у профессиональных ветеринаров. Нельзя их упрекать, наверное.

Мы двинулись вдоль ряда.

— Эта кобыла поступила три недели назад, кашляла кровью. Я был последней надеждой ее хозяина. — Он снова улыбнулся. — Уже идет на поправку.

Кашель почти прошел. Хорошо ест, прибавила в весе. — Кобыла лениво щурилась на нас, пока мы брели мимо.

— Вот кобылка-двухлетка, — сказал Кальдер, заглядывая поверх нижней дверцы. — Вся была в инфицированных язвах, чахла шесть недель, пока не попала сюда. Антибиотики оказались бесполезны. Теперь язвы подсыхают и затягиваются. Вполне удовлетворительно.

Мы прошли дальше.

— Здесь чей-то любимец, помню только, что из Глочестершира. Не знаю, смогу ли что сделать, хотя, конечно, попытаюсь. У него, по сути, одна беда — возраст.

И дальше:

— Вот звезда трехдневных соревнований. Попал сюда из-за периодической крови в моче; непереносимость к антибиотикам. Ему явно было очень больно, и он никого к себе не подпускал. Но теперь он в порядке. Он еще останется здесь на некоторое время, но я уверен, что болезнь излечима.

Трехлетний жеребец, выиграл скачки в прошлом июле, но потом начали лопаться кровеносные сосуды, и это продолжалось, несмотря на лечение. Он здесь две недели. Последняя надежда, естественно!

У следующего стойла он сказал:

Не смотрите на нее, если вы брезгливы. Бедная несчастная кобыленка, она так слаба, что не может держать голову, и все кости выпирают из-под кожи. Какое-то болезненное истощение. Анализ крови не показывает, что там такое. Не знаю, смогу ли вылечить ее. Дважды прикасался к ней руками — и ничего. Не... чувствую. Иногда это затягивается надолго. Но я не отступлюсь, надежда есть всегда!

Он повернул кудрявую голову и указал на другое стойло чуть впереди.