Я неопределенно кивнул и подумал о том, что в этом тихом месте целенаправленно зарождается жизнь; затем мы прозаически вернулись во внешний мир, и Оливер Нолес вновь запер за нами дверь.

По следующему короткому проходу между двумя загонами поменьше мы попали в очередной двор, на этот раз маленький, всего на шесть денников; в том же ряду были помещения, где хранились фураж, сено и торф, а также подсобка с инструментами.

— Жеребцы, — сказал Оливер Нолес. Немедленно из открытых верхних дверок высунулись три головы, три пары живых темных глаз пытливо следили за нами.

— Ротабой, — сказал хозяин, подходя к первой голове и неожиданно извлекая из кармана морковку. Черные подвижные губы дохнули на раскрытую ладонь и осторожно взяли лакомство; крепкие зубы похрустели, и Ротабой слегка подпихнул Оливера Нолеса, требуя следующей порции. Оливер Нолес достал другую морковку, протянул ее тем же жестом и мимоходом потрепал конскую шею.

— В следующем году ему будет двадцать лет, — сказал хозяин. — Стареем, а, приятель?

Он прошел к следующему деннику и повторил морковный ритуал.

— Это Летописец, ему шестнадцатый.

У третьего денника он сказал:

— Это Длиннохвостый, — и оделил его угощением и похлопыванием. Длиннохвостому первого января исполнится двенадцать.

Он остановился, немного отойдя от лошади, так что мог видеть все три головы сразу, и сказал:

— Ротабой был выдающимся жеребцом и остался им, но трудно всерьез ожидать, что он протянет больше двух сезонов. Летописец имеет успех, среди его потомства много призеров, но среди них нет абсолютно первоклассных, как жеребята от Ротабоя. Длиннохвостый оказался не настолько удачным, как я надеялся. От него пошло племя скорее стайеров, чем спринтеров, а мир сегодня сходит с ума по быстроногим двухлеткам. Потомство Длиннохвостого обыкновенно достигает вершин в три, четыре, пять и шесть лет. Кое-кто из его первенцев теперь хорошо себя показал в стипльчезе.

— Разве это плохо? — спросил я, хмурясь, поскольку в его голосе не слышно было особой радости.

— Я должен снизить взнос за него, — сказал хозяин. — Люди не хотят посылать элитных племенных кобыл к жеребцу, от которого рождаются исключительно стиплеры.

Помолчав, он сказал:

— Видите, почему мне нужна здесь новая кровь. Ротабой стар, Летописец — середнячок, Длиннохвостый не в моде. Я должен буду в скором времени заменить Ротабоя, и мне необходимо быть уверенным, что замена будет по крайней мере равноценной. Престиж конного завода, я не говорю сейчас о прибылях, зависит от того, насколько привлекают внимание его жеребцы.

— Да, — сказал я. — Понимаю.

Ротабой, Летописец и Длиннохвостый утратили интерес к разговору и надежду на возвращение к морковной теме и один за другим попрятались в денники. Черный охотничий пес ошалело носился кругом, наслаждаясь невообразимыми ароматами, а Оливер Нолес собрался вести меня обратно к дому.

— На больших конных заводах, — сказал он, — можно встретить жеребцов, принадлежащих синдикатам.

— Сорок паев? — подсказал я.

Он коротко усмехнулся.