Она устало вздохнула.
— Потому что первые три года неизвестно, каким будет потомство этого жеребца. Кобылы вынашивают жеребят одиннадцать месяцев, и первый помет не может выступать на скачках, пока не достигнет двух лет. Если вы произведете подсчет, вы поймете, что жеребец будет стоять в стойле три сезона и, следовательно, покроет сто двадцать кобыл, прежде чем наступит решающий момент.
— Верно.
— Так что при фиксированном взносе за жеребца в первые три года вы делите стоимость жеребца на сто двадцать, вот и все. Это и есть взнос, назначаемый за жеребца, за то, что он покроет кобылу. Из этого и состоит сумма, которую вы получаете, если продадите свою номинацию.
Я прищурился.
— Это значит, — сказал я, — что если вы продадите ваши номинации за три года, то возместите полную сумму вашего первоначального вклада?
— Именно так.
— А после этого... каждый раз, каждый год, когда вы продаете ваши номинации, это чистый доход?
— Да. Облагаемый налогом, разумеется.
— И как долго это может продолжаться?
Она пожала плечами.
— Десять-пятнадцать лет. Зависит от потенции жеребца.
— Но это...
— Да, — кивнула она. — Одно из самых выгодных вложений капитала на свете.
Бар за нашими спинами наполнялся людьми, они громко разговаривали и дышали себе на пальцы, спасаясь от промозглого уличного холода. Урсула Янг одобрила согревающее в виде виски с имбирной настойкой, а себе я заказал кофе.
— Вы не пьете? — с легким неодобрением поинтересовалась она.
— В дневное время не особенно.
Она неопределенно кивнула, ее взгляд бегло обследовал окружающее общество, ее мысли уже вернулись к повседневным делам.
— Еще вопросы есть? — сказала она.
— Я обязательно подумаю, как только мы расстанемся.