— «На прикроватном столике лежал огромный нож, вроде тех, какие носят военные. Фаранг объяснил мне, что сотворит с моим телом, если не подчинюсь его желаниям. Разделся, швырнул меня на кровать, но никак не мог вызвать эрекцию. Начал мастурбировать, а мне велел перевернуться на живот. Тогда я поняла, что он собирается заняться со мной содомией. Стала умолять его не делать этого, поскольку никогда до этого не занималась подобными вещами, а его член стал просто огромным, и я не сомневалась, что повредит мне ткани. Но громила настоял на своем и при этом не воспользовался ни презервативом, ни смазкой. Боль оказалась настолько сильной, что я закричала. Фаранг разозлился, схватил подушку и попытался заглушить мои крики. А я решила, что он задумал меня убить, и совершенно потеряла рассудок. К счастью, сумела дотянуться до ножа и махнула им за собой, пока мучитель еще находился во мне. По случайности вышло так, что полоснула его по пенису. Сначала фаранг был в шоке — поднялся, но никак не мог поверить в произошедшее. Все смотрел свой член, который валялся рядом с кроватью. Он, должно быть, оторвался, когда пьяный клиент отпрянул от меня и вскочил на ноги. Затем раненый издал звериный вопль и бросился на меня. Я быстро перевернулась на спину, но, на беду, направленный острием вверх нож все еще был в моих руках, фаранг наткнулся на него низом живота и дернулся. От этого рана стала только больше. Я сделала все от меня зависящее, чтобы спасти его жизнь, однако мне не сразу удалось столкнуть его с себя — настолько он был тяжел. Из-за потрясения не сразу догадалась вызвать полицию, а когда немного овладела собой, было уже слишком поздно. Мне оставалось только подобрать член с пола и положить на прикроватный столик. Мои платье и бюстгальтер лежали на кровати и пропитались кровью. Прежде чем выйти из комнаты, мне пришлось их надеть. Оказавшись в баре, я немедленно сорвала с себя одежду и скрылась в комнате отдыха, где приняла сильное успокаивающее и потеряла сознание.
Настоящее показание снято полковником полиции Викорном и следователем Королевской тайской полиции Восьмого района Джитпличипом. При этом я находилась в здравом уме и твердой памяти и изложила по совести все, что мне известно, в подтверждение чего оставляю отпечаток большого пальца правой руки».
Я открыл штемпельную подушечку, смазал краской большой палец Чаньи и прижал в нижней части страницы. Викорн был настоящим профессионалом — рассчитал показания девушки таким образом, что не пришлось тратить второго листа бумаги.
— Ничего не упустил?
— Нет, — восхищенно ответил я. Показание представляло собой мозаику из обычных историй проституток, искусно изложенную лаконичным языком. Но примечательнее другое: коп, особенно не отягощавший себя образованием, заложил превосходную базу для неоспоримой зашиты против обвинений в убийстве и даже в непредумышленном убийстве. Своими действиями Чанья не превысила степени допустимой самообороны, необходимой для спасения жизни; не нанесла смертельного удара; осознав, насколько серьезно ранен клиент, попыталась, хотя и безуспешно, его спасти; даже выразила сочувствие и уважение к погибшему, подобрав с пола отсеченный орган и положив в достойное место. Проистекающая из личного горького опыта общения со своими соотечественницами типичная ненависть белого фаранга к представительницам противоположного пола определяет мотив преступления и объясняет его сексуальные предпочтения. — Полагаю, вы упомянули все, что требовалось.
— Прекрасно. Когда она проснется, дай копию и заставь выучить наизусть. А если ей придет в голову что-нибудь изменить, скажи, чтобы не смела.
— Не хотите посетить место преступления?
— Нет необходимости. И учти: никакого преступления не было. Поэтому не следует наводить правосудие на ненужные мысли, называя этот инцидент убийством. Самооборона не выходит за рамки закона, особенно если речь идет о женщине, которой приходится защищать свою жизнь субботним вечером в Крунгтепе.
— Все-таки правильнее там появиться, — не согласился я. Викорн что-то недовольно проворчал, но тем не менее встал и повел подбородком в сторону улицы.
ГЛАВА 2
Благодаря полученным час назад пяти тысячам бат регистратор за конторкой светился подобострастием, а увидев полковника, начал заикаться — Викорн для здешних улиц был чем-то вроде императора. Тот включил свое обаяние мощностью пять тысяч киловатт и намекнул на денежное вознаграждение, ожидающее тех, кто в подобных обстоятельствах умеет держать рот на замке. (По частоте заикания стало понятно, что регистратор с ним полностью согласен.) Я снова взял ключ, и мы поднялись наверх.
С момента первого посещения запах, неизменно сопутствующий радикальной резекции, стал заметно ощутимее. Я включил кондиционер, но он лишь охладил воздух, а вонь от этого слабее не стала. Чувствовалось — полковник злится на меня за то, что его сюда вытащили.
— Взгляните, — предложил я и достал из выдвижного ящика паспорт мертвого фаранга. Обнаружил его, когда осматривал номер час назад. Не могу сказать, что являюсь знатоком наших иммиграционных правил, но в данном случае мою тревогу вызвала виза. Паспорт принадлежал некоему Митчу Тернеру.
Полковник тоже встревожился, побледнел, сверкнул на меня глазами и спросил:
— Почему ты не упомянул об этом раньше?
— Потому что не знал, насколько это важно. Не понимал, что все это значит. И до сих пор не понимаю.
— Все дело в визе.
— Это я уразумел.
— Действительна в течение двух лет с правом многократных въездов и выездов.
— И что из того?