В «машине» пробуждаются мысли

— Меня отправили в Харбин, — продолжал Фукуда. — Нужно ли говорить, что мне все время напоминали о строжайшем соблюдении военной тайны?.. В японской военной миссии, в Харбине, мне сказали, что я должен ехать на станцию Пинфань. Туда я прибыл поздно вечером. Это была маленькая станция, бедная и убогая, тоже свидетельствовавшая о крайней нужде населения и очень характерная для тогдашней Маньчжурии. Военный комендант куда-то позвонил. Через несколько минут послышался шум подъехавшей машины. В комнату, где я сидел, вошел майор. Он тщательно проверил все мои документы и только после этого представился мне. Фамилия его была, кажется, Ромуси. Автомобиль уже ждал нас. Ехали мы всего несколько минут, но за это короткое время у нас трижды проверяли документы! Из этого я заключил, что место, где я должен был выполнять свою службу императору, охранялось очень строго. Ромуси был неразговорчив, но в конце концов сказал мне, что наша «часть» является «отрядом №731» и входит в состав Квантунской армии. Задачи «отряда» — обеспечение питьевой водой войск армии и профилактические мероприятия против различных эпидемий…

Этого мне было достаточно. Я уже видел себя в научной лаборатории, склонившимся над микроскопом и пробирками. Тогда я еще верил, что буду бороться с чумой.

Так я вступил в «отряд №731». Время от времени кто-нибудь из старших офицеров посещал корпус, в котором я работал. Особенно интересовался моей работой один полковник… — Фукуда стиснул кулаки и снова скрипнул зубами. — Звали этого мерзавца Отомура. Держался он необычайно любезно и вежливо. У него были длинные выхоленные пальцы, почему-то будившие во мне страх. Отомура носил большие очки с выпуклыми стеклами, в толстой черной оправе. Я не любил этого человека, хоть и не мог ни в чем упрекнуть его. Он вызывал во мне чувство отвращения. Глядя на его лицо, покрытое тенью от черных очков, я представлял себе кобру, которая ласковым взглядом усыпляет свою жертву, чтобы затем убить ее. Отомура очень хвалил меня за успехи в работе и обещал быстрое повышение…

Оно действительно пришло очень скоро. Уже в последних числах декабря 1942 года меня вызвали к майору Карасава, и он объявил мне, что с этого дня я переведен во вверенное ему отделение четвертого отдела «отряда №731»…

Когда я первый раз вошел в помещение этого отдела, то был буквально ошеломлен. Первоклассная, изумительно оборудованная лаборатория открылась моему взору… Я как во сне проходил по огромному залу, заставленному таким сложным оборудованием, о котором не смеет даже мечтать ни один бактериолог. Видя мое восхищение, майор Карасава рисовал моему воображению такие фантастические картины работы ученого и солдата, что я ходил, не помня себя от радости. Казалось, я уже достиг цели моих долголетних мечтаний.

Через некоторое время мне разрешили вход в следующий корпус, в котором я впервые узнал тайну подлинного назначения «отряда №731». Я увидел там огромные автоклавы, стерилизаторы, холодильники, теплицы для бактерий… Нет, это не только изумило меня — это вселило в мою душу непреодолимый страх… Впервые я задумался тогда над проклятым вопросом — для чего все это, для какой цели организовано такое производство бактерий?

Ответа долго ждать не пришлось: в тот же вечер Карасава вызвал меня к себе и начал разговор на общие темы. Сначала говорили о политике и роли Японии в международных отношениях. Карасава повторял избитые фразы, знакомые мне еще по офицерской школе. Но на этот раз привычные слуху слова вызывали во мне внутренний протест. Я ждал иных слов, иного разговора, искал ответа на волнующий вопрос — «для чего?».

Потом Карасава начал говорить об экономическом положении Японии, о нехватке сырья и, наконец, дошел до беспокоившего меня вопроса. «Япония должна победить во всем мире! — сказал он. — Но мы имеем дело с сильными врагами. Увы, мы не можем конкурировать с ними в производстве вооружения и боеприпасов! Я должен прямо сказать вам, что может наступить такая минута, когда нам не хватит даже снарядов к орудиям. Мы не можем, не имеем права, допустить этого. И не допустим! Генерал Исии подал гениальную мысль. Он нашел новое оружие, во сто крат более могущественное, чем самая универсальная бомба. Оружие это несет смерть не сотне либо тысяче неприятельских солдат, но десяткам, сотням тысяч врагов. Бактерия — вот это оружие. Им, и только им, Япония завоюет мир! Да!.. Этим оружием мы уничтожим всех наших врагов!..»

Слушая эти слова, — взволнованно продолжал далее Фукуда, — я чувствовал, что деревенею… Не помню, как окончился этот разговор… Вернулся я к себе почти невменяемым. Ночь прошла в неимоверных мучениях и бессильной ярости. В моем воображении рисовались миллионы бактерий, атакующих мирных людей. Вновь и вновь вспоминалась мне родная деревня. Я видел сотни моих земляков, умиравших за проволочными заграждениями, их мучения, страшные искаженные лица, нечеловеческие страдания, причиняемые чумой… Мне представлялись ни в чем неповинные люди, на которых я бросаю миллиарды бактерий, сотни тысяч людей, умиравших с проклятием на устах и выражением ужаса на лицах… Я метался на постели, хотел куда-то бежать, кричать от боли и бессильной ярости, но… не мог даже прохрипеть. Со страхом вглядывался я в сумрак комнаты, в которой на остальных кроватях спокойно спали мои коллеги. Откуда у них бралось это спокойствие? Как они могли спать, чувствуя кровь на своих руках? Как не отсохли эти руки, готовящие уничтожение миллионов людей?!

Фукуда опять скрипнул зубами, словно все, что он говорил, происходило только сейчас. Секретарь молча показал глазами на сигареты, и Косуке подал Фукуде пачку, одновременно зажигая спичку.

— Это было начало, — продолжал Фукуда. — Это было пробуждение здравой мысли и моего возмущения. Столько лет работали надо мной, чтобы превратить меня в машину, чтобы истребить во мне способность к какому-либо самостоятельному мышлению… И все пошло прахом — способность рассуждать воскресла, «машина» начала мыслить!