– Вечером созовем народ на площадь.

– Очень хорошо! А до тех пор дайте мне поспать.

– Спи спокойно, мы будем охранять тебя!

– А вот это уже лишнее.

Пенкрофт поспешил в дом. Всюду было тихо, лишь на первом этаже из-под двери в комнату Штербинского просачивался свет. Едва слышный шорох. Дверь чуть приоткрыта… Пенкрофт решил заглянуть к старому приятелю и, чтобы тот не дулся, назвать его по имени: Эдуардом. Вдруг сработает? Такое ему уже не раз удавалось: выпалишь слово наугад и стронешь лавину. Глядишь, и с Эдуардом повезет. Хотя отчего бы старику не зваться, например, Тихомиром? Ну ладно, нам без разницы… Пенкрофт постучал в дверь и вошел.

Час от часу не легче!

Старик – кто бы он ни был, Эдуард или Тихомир – со следами побоев и с кляпом во рту сидел на стуле, связанный и лишенный возможности шевельнуться.

Пенкрофт поспешно развязал веревки, сбрызнул старика холодной водой и постепенно привел в чувство.

– Ох!.. Я уж не думал… что останусь… в живых, – простонал Штербинский.

– Да что хоть стряслось-то?

– И вы еще спрашиваете?… Будто сами не знаете!

– Знаю. Но хотелось бы услышать от вас.

– Заявился Бернс, весь избитый…

Ага, шишка на голове, свороченная челюсть.

– Результат врачебного вмешательства. Поехали дальше.

– Набросился на меня как бешеный, связал и давай требовать невесть что. Якобы вы ему сказали, что у меня хранится… в связи с несчастным Эрвином… какая-то доска…

Досье! Он, Пенкрофт, наплел Бернсу что-то насчет смерти Эрвина, а этот олух вообразил, будто разгадка тайны у старика Штербинского.

– Что было потом?

– Сударь, я знаю, чем обязан этому дому! Поэтому я ответил: да, мне, мол, все известно, но ему я ничего не скажу. Если вы хотели отвести от себя подозрение и сослались на меня, вам видней. А я вас не выдам. Он меня бил, душил, грозился по-страшному, а я смеялся ему в лицо.

– Продолжайте!