Позднее я пошел к нему, он остановился через дорогу от моего дома, в храме. Я сказал: «Это было странно… мне понравилось! Это было так неожиданно!»

Он ответил: «Потому я и засмеялся, что это было неожиданно! Это было совершенно неожиданно! Я никогда не ожидал, что меня победит обычный человек, о котором никто никогда не слышал! Это было абсурдно, вот почему я засмеялся!»

Но я никогда не смогу забыть его лица, и как он смеялся и аплодировал, и как вся толпа молчала. Этот человек победил всю толпу и все насмешки… он присоединился! Но для этого необходимо мужество!

Для меня именно он был победителем, и я сказал ему: «Я маленький мальчик и мое мнение не значит много, но для меня именно ты победитель, и я запомню тебя». Через двадцать лет я посетил его город, и он пришел повидаться со мной. Теперь он был очень стар, и он сказал: «Ты помнишь меня? Я тоже не смог забыть твоего лица — маленький ребенок подошел ко мне и сказал: „Ты настоящий победитель, побежден другой. Ты победил всю толпу“. Мне тоже не удалось, — сказал он, — забыть твое лицо».

Люди действуют бессознательно, механически, неосознанно; они не знают, что делают. Как они могут знать, что делают? Ведь они не знают, кто они. Если вы не знаете свое существо, вы не можете быть осознанными; это невозможно.

Необходимо помнить эти три слова: познанное, познаваемое и непознаваемое.

Познанное было непознанным вчера. Познаваемое — это непознанное сегодня, но завтра оно может стать познаваемым, познанным. Наука верит только в две категории, в познанное и непознанное. Но непознанное значит познаваемое, до нынешнего момента нам не удалось познать, но рано или поздно мы познаем. Наука верит, что в истории наступит момент, когда-то в будущем наступит момент, когда ничто не останется непознанным, когда все непознанное станет познанным. Но в религии есть также и третья категория — непознаваемое, которое всегда останется непознаваемым. Оно было непознаваемым вчера, оно непознаваемо сегодня и оно останется непознаваемым завтра.

Наука думает, что существование можно лишить тайны, религия знает, что невозможно лишить его тайны, потому что непознаваемое всегда останется тайной. И это непознаваемое также называется богом, истиной, нирваной — существует столько имен: дао, дхамма, логос, — но одно качество неизменно присутствует во всех этих словах: непознаваемость, абсолютная тайна. Вы можете в него войти, можете стать его частью, но не можете познать.

Вы можете его прожить, но не можете познать, вы можете испытать его вкус, но ничего не можете сказать. Вы можете ощутить его у себя в животе, но будете абсолютно немы. И это самый ценный опыт. Он переживаем, но не выразим. Вот почему он не может стать частью познанного.

Многие люди пережили этот опыт — его пережил Будда, его пережил Лао-цзы, его пережил Патанджали, его пережил Кабир, — но никто никогда не мог ничего о нем сказать. Говорят лишь о том, как его найти — но никогда о том, что именно вы найдете.

Лао-цзы так начинает свою книгу «Дао-де-Цзин»: «Истина — то, что не может быть выражено. Сначала запомните это, — говорит он, — потом читайте мою книгу. Не забывайте — потому что в словах вы не найдете истины. Возможно, она будет найдена в промежутках между словами, между строк, но не в самих словах, не в самих строках».

Таков поиск — поиск непознаваемого. И единственный способ искать его — раствориться в целом, подобно тому, как капля растворяется в океане и становится океаном.

Непорочное зачатие никак не связано с биологической девственностью; это полная чушь. Иисус не был рожден биологически девственной матерью. Но что имеется в виду, когда Марию называют «девой»? «Дева» просто значит «совершенно чистая» — чистая настолько, что в уме нет сексуальности. Это не вопрос тела, но вопрос ума — такая чистота, в которой нет идеи сексуальности.

И в глубочайшем центре каждый девственен. Девственность означает чистоту любви. Иисус, должно быть, родился из великой любви. Любовь всегда девственна. Любовь трансцендирует секс — вот в чем смысл девственности.

Но дураки есть везде; и они упорно настаивают: «Нет, Иисус родился от девственной матери». Они сделали из него посмешище. И из-за этой глупости великая притча, великая метафора теряет все свое значение.