После непродолжительной ссылки в имении отца его отправили посланником в Неаполитанское королевство. С политической точки зрения в ту пору оно считалось всамделишной политической дырой, приличную карьеру в которой сделать было при всем желании невозможно. Примером тому может служить многолетняя деятельность там посла Великобритании, небезызвестного сэра Уильяма Гамильтона, вовсю занимавшегося научными исследованиями, параллельно же расхищением и контрабандным вывозом обнаруженных при раскопках предметов античного искусства. Но непредсказуемые повороты хода истории и политические интриги Марии-Каролины вывели королевство из разряда стран европейского захолустья на авансцену. Граф Разумовский действовал при Неаполитанском дворе весьма умело, сумел войти в доверие к монаршей чете, и, когда его перевели послом в Швецию, Мария-Каролина натуральным образом не хотела отпускать полюбившегося ей дипломата.
Известно, что придворные доброжелатели не раз открывали глаза королю на измены жены, и Фердинанд разражался гневом, грозя задушить или заколоть ее собственными руками. Однако Марии-Каролине всякий раз удавалось усмирить разбушевавшегося ревнивца, и семейный уклад монаршей четы возвращался в свою накатанную колею. В жизни королевы имел место чрезвычайно занимательный эпизод, который подтверждали многие современники. Она вместе с маркизой ди Сан-Мартино и герцогиней ди Сан-Клементе инкогнито неоднократно посещали публичный дом в переулке Сан-Камилло, дабы тайком подсмотреть, чем же обитательницы привлекают посетителей. Надо полагать, дамы пожелали применить приобретенный опыт на практике, ибо заключили пари, кто заработает больше денег у клиентов. Победительницей вышла королева, получившая 18 дукатов.
Весьма двусмысленно выглядела тесная дружба королевы с женой английского посла, прославившейся своей красотой и романом с национальным героем Великобритании адмиралом Горацио Нельсоном, леди Эммой Гамильтон (1765–1815). История жизни леди Гамильтон для ее времени — да и не только, — выглядела потрясающе[37]. Дочь деревенского кузнеца из Уэльса, не получившая никакого образования, зарабатывавшая на жизнь позированием художникам и побывавшая на содержании у нескольких английских джентльменов, стала женой посла Великобритании в Неаполитанском королевстве, причем принимала активное участие в работе своего мужа. Престарелый дипломат озаботился образованием молодой жены, чему весьма способствовали ее природные таланты недурной певицы, танцовщицы и актрисы. Она прославилась своими «позами»: завернувшись в драпированные ткани наподобие греческой статуи, Эмма имитировала шедевры самых знаменитых скульпторов античности. Надо сказать, что в Неаполе, невзирая на огромное количество поклонников, буквально пресмыкавшихся перед нею, жена посла до 1798 года вела исключительно добродетельный образ жизни.
Леди Гамильтон ежедневно проводила в обществе королевы по два-три часа, либо во дворце, либо катаясь в карете по улицам Неаполя, вечером — в оперном театре «Сан-Карло», славившемся высочайшим мастерством вокала выступавших там певцов. Королева не скрывала своей привязанности к жене посла: «Уже долгое время я живу подле нее, и наша близость длится более двух лет». Все это давало повод неаполитанским обывателям судачить о лесбийской любви между «Немкой» (такую кличку дали Марии-Каролине) и «Англичанкой». В своей книге Джованни Ла Чечилия вкладывает в уста королевы опасное признание: «Я делила с леди Гамильтон стол, купание и ложе». Трудно сказать, насколько верны эти слова. Однако доподлинно известно, что Мария-Каролина передавала Эмме секретные депеши, содержавшие частную информацию о политических интригах Франции с европейскими державами, причем делала это прежде, чем документы попадали в руки Фердинанда IV, которому были адресованы. Леди Эмма в своих письмах родственнику мужа Чарльзу-Фрэнсису Гревиллу, вице-гофмейстеру короля Георга III и члену Тайного совета, пела королеве самые настоящие дифирамбы:
Положение фаворитки королевы открывало леди Гамильтон доступ к важной информации, значимость которой она прекрасно осознавала, как видно из торопливого письма все тому же Гревиллу от 21 сентября 1796 года:
Известно, что впоследствии именно благодаря леди Гамильтон королевская семья под натиском наступления французских войск в декабре 1798 года смогла бежать в Палермо на Сицилию, откуда монаршая чета вернулась только спустя три года. Французский посол Алкье писал:
Но в январе 1806 года войска Наполеона вступили в Неаполитанское королевство, и королевской чете вновь пришлось бежать на Сицилию. Потеряв Неаполитанское королевство и не найдя поддержки в Европе, Мария-Каролина рассорилась со всем светом, включая своего зятя, императора Франца II. Тот, к ее негодованию, проиграл все сражения и отдал дочь Марию-Луизу ненавистному корсиканскому чудовищу в качестве «постыдной наложницы для негодяя, покрывшего себя всеми преступлениями, на которые способен человек». Далее дела королевы пошли хуже некуда. Мало того, что Наполеон сделал королем Неаполитанским сначала своего брата Жозефа, а потом — свояка, маршала Мюрата, так англичане еще и потребовали удаления Марии-Каролины с Сицилии, ибо подозревали ее в тайных сношениях с Наполеоном через внучку Марию-Луизу.
В январе 1813 года король Фердинанд, который доселе не интересовался ничем, кроме охоты, и полностью передал узды правления жене, заявил, что желает оставаться государем и запретил супруге даже разговаривать о делах. Удаления Марии-Каролины потребовали сицилийские бароны, на нем настаивал посол Великобритании. Королева цеплялась за малейшую возможность не покидать Сицилию, используя в качестве предлога даже приступы зубной боли. Как вспоминала ее дочь, будущая королева Франции Мария-Амалия, «матушка только и делала, что плакала, рыдала и говорила, что запрется в склепе и никогда оттуда не выйдет, чтобы не слышать, как после стольких лет ее гонят из родного дома». В конце концов, Фердинанд написал ей следующее письмо:
По пути в отечество
В июле 1813 года Мария-Каролина была вынуждена отправиться морем на родину через Константинополь и Одессу. Невзирая на уже почтенный возраст, она состояла в любовной связи с привлекательным тридцатилетним капитаном королевской гвардии Видаром де Видере, маркизом де Сен-Клер, воспитателем ее младшего сына. Этот французский эмигрант даже решился последовать за ней в изгнание. В Константинополе свирепствовала чума, и потому в Одессе королеву вместе со свитой поместили в карантинном доме. Карантинным ведомством управлял состоявший на русской службе швейцарец Иосиф Россетти. В России он обзавелся красавицей женой и четырьмя детьми: дочерью Александрой[38] и тремя сыновьями. Как инспектор карантина, Россетти был обязан каждый день являться к королеве за приказаниями.
Далее приводим отрывок из воспоминаний Александры Смирновой-Россет: «Она узнала, что маменька родила, и предложила быть восприемницей новорожденного с тем условием, чтобы его назвали Карл-Александр[39]. Ее представляла г-жа Дерибас, а крестный был все тот же Ришелье[40]. После крестин королева прислала крестнику крест из крупных бриллиантов и склаваж. Весь город приезжал любоваться этим склаважем… Жемчуга цепочки были перевязаны бриллиантами, и фермуар составлял ее имя: Каролина. Королева изъявила желание видеть меня и старшего брата. Герцог учил нас кланяться. Мы так старались, что чуть было не упали к ее ногам… Она была очень стара и страшна, нарумяненная сидела в кресле в бархатном темно-зеленом платье и вся покрытая бриллиантами. Она посадила нас на колени и говорила гоп-ца-ца». Из Одессы Мария-Каролина через Польшу направилась в Вену, где получила известие о разгроме войска Наполеона под Лейпцигом. Вскоре изгнанница скончалась от апоплексического удара, немного не дожив до окончательного поражения ненавистного Бонапарта. Последнему человеку, который зашел к ней справиться о ее здоровье, она тихо промолвила:
— Я пережила слишком многое.
Когда отставная королева скончалась, при венском дворе даже не сочли нужным объявить траур, каковой факт говорит сам за себя. Ее супруг также горевать не стал, а через три месяца вступил в морганатический брак со своей любовницей, вдовой неаполитанского князя Лючией Мильяччо, пожаловав ей титул герцогини Флоридия. Любопытно, что у современных итальянских историков оценка правления Марии-Каролины коренным образом изменилась, прослеживается тенденция утверждать, что она как в хорошем, так и в дурном аспекте ее деятельности проявила себя как истинно великая королева Неаполя. По их мнению, королева навсегда вписала свое имя в анналы неаполитанской истории такой яркой политической деятельностью, которую не выказывали ни ее бесцветные предшественницы, ни последовательницы.
Младшая дочь императрицы
Но если Марии-Каролине, невзирая на многочисленные перипетии ее жизненного пути и рождение почти двух десятков детей, все-таки было суждено умереть на родине в своей постели, то судьба ее младшей и любимой сестры Марии-Антуанетты (1755–1793) привела в ужас коронованную Европу. Казнь сначала короля, помазанника Божия, самим Господом определенного на земле для правления согласно библейским заветам, а затем его супруги на основании тяжких и весьма шатко обоснованных обвинений — это не укладывалось ни в какие рамки человеческого сознания, тем более присущего образу мышления членов правящих династий. Яркой иллюстрацией впечатления, произведенного Великой французской революцией на европейских монархов, стала в 1792 году потеря рассудка португальской королевой Марией I (1734–1816).
История младшей дочери императрицы Марии-Терезии в общих чертах известна всем[41]. Не секрет, что крестной матерью замысла положить конец многовековой вражде между Австрией и Францией в пику своему традиционному союзнику Пруссии была фаворитка Людовика ХV, всесильная маркиза де Помпадур. За работу засадили опытных дипломатов, и в 1756 году был подписан Версальский франко-австрийский договор. Согласно неписаной традиции, его надлежало более ощутимо подкрепить брачным союзом между представителями династий Бурбонов и Габсбургов.