Бледное лицо Авроры вдруг вспыхнуло.

— Я… я… не знаю, — пролепетала она. — Его нет в доме; он вышел… кажется, в конюшню… или на ферму… Я пошлю за ним.

— Нет, нет, — сказал Тольбот, — останавливая ее руку, протянутую к колокольчику. — Я пойду отыщу его. Верно, Люси будет рада поболтать с вами, Аврора, и не прочь отвязаться от меня.

Люси, обняв рукою стан кузины, согласилась на это. Она с сожалением смотрела на изменившееся лицо Авроры, на неестественное принуждение в ее обращении.

Бёльстрод ушел, радуясь, что поступил очень умно.

«Люси гораздо скорее выпытает в чем дело, нежели я, — думал он. — Между женщинами есть какое-то электрическое сродство, которое присутствие мужчины разрушает. Как смертельно бледна Аврора! Возможно ли, чтобы неприятность, которую я ожидал, настала так скоро?»

Он пошел в конюшню, но не столько за тем, чтобы отыскать Джона Меллиша, как в надежде найти кого-нибудь довольно смышленого, чтобы лучше разузнать об убийстве, нежели он слышал до сих пор.

«Кто-нибудь другой, кроме Авроры, должен был иметь причину желать освободиться от этого человека, — думал он. «Должна была быть какая-нибудь причина: мщение, интерес — что-нибудь еще, никому не известное».

Он вышел на двор конюшни, но не успел исполнить свое намерение, потому что Джон Меллиш небрежно стоял возле маленькой кузницы, смотря, как подковывают одну из его лошадей.

Молодой сквайр вздрогнул, узнав Тольбота, и протянул ему руку, сказав в приветствие несколько бессвязных слов. Даже в эту минуту Бёльстрод увидал, что в наружности Джона была еще большая перемена, чем в наружности Авроры. Голубые глаза йоркширца потеряли свой блеск, его походка — свою гибкость; лицо его осунулось; он, очевидно, избегал встретиться с глазами Тольбота. Небрежно отошел он от кузницы, идя рядом с своим гостем к калитке, но он имел вид человека, который сам не знает куда он идет.

— Пойти нам в дом, — сказал он, — вам надо позавтракать после вашего путешествия.

Он взглянул на часы, говоря это. Была половина четвертого, час спустя после обычного времени для завтрака в Меллише.

— Я был в конюшне все утро, — сказал он. — Мы приготовляемся к Йоркским скачкам.

— Каких лошадей посылаете вы на скачку? — спросил Бёльстрод, вежливо выказывая, будто он интересуется предметом, к которому он был совершенно равнодушен, в надежде, что разговор о лошадях пробудит Джона из его небрежной апатии.

— Каких лошадей? — повторил мистер Меллиш. — Право, и не знаю. Лэнгли устраивает все это для меня; я… я забыл, как называются те лошади, которых он предложил, и…

Тольбот Бёльстрод вдруг повернулся к своему другу и прямо взглянул ему в лицо. В это время они шли по тенистой тропинке, которая через кустарник вела к дому.

— Джон Меллиш, — сказал Бёльстрод, — так не хорошо поступать со старым другом. У вас есть что-то на душе и вы стараетесь скрыть это от меня.

Сквайр отвернулся.

— У меня есть что-то на душе, Тольбот, — сказал он спокойно. — Если бы вы могли помочь мне, я попросил бы вашей помощи скорее, чем у всякого другого. Но вы не можете — вы не можете!

— Но положим, я думаю, что я могу помочь вам? — вскричал Бёльстрод. — Положим, я постараюсь сделать это — хотите вы или нет? Мне кажется, я угадываю ваши огорчения, Джон; но я думал, что вы гораздо храбрее и не поддадитесь этим огорчениям; я думал, что вы можете бороться с ними благородно и мужественно и преодолеть их силою вашей воли.