— Желаю вам приятного пребывания в Швейцарии.

— Я остаюсь здесь еще на двое суток, а вот О’Бройн должен немедленно вылететь в Соединенные Штаты.

После их ухода Клоппе позвонил Эжьену Шмеельблингу, руководителю одной из самых мощных тайных финансовых организаций в мире.

Обычное, ничем не привлекающее внимание здание находилось в Шаане, недалеко от Вадуза, в Лихтенштейне. Даже на двери главного входа не висело никакой таблички, указывающей на род занятий обитателей четырехэтажного особняка. Каждый день в семнадцать часов из его дверей выходили служащие с утомленными лицами и торопливо направлялись к паркингу. Единственной их специальностью была работа с деньгами. Именно здесь, в Шаане, находился «банк всех банков», который через сложную систему своих отделений в Нассау, Панаме, Люксембурге занимался «отмывкой» денег с большой для себя выгодой.

Клоппе мгновенно перевел деньги в Шаан, объяснив Шмеельблингу, что капитал в два миллиарда долларов будет находиться в его распоряжении на условиях «со дня на другой». Шмеельблинг запускал деньги в «работу» под процент, значительно превышающий тот, который он обещал швейцарскому банкиру.

Клоппе сделал устный подсчет: Вольпоне, настояв на семи процентах «мамма», вероятно, пребывал в тот момент в прекрасном расположении духа, получая 383 562 доллара в день. Два миллиарда долларов, переведенных Клоппе в Шаан уже под девять процентов, давали 493 150 долларов в день. Его чистая прибыль, таким образом, составляла 109 588 долларов, что было не такой уж мелочью на карманные расходы богатому банкиру. Означенный срок вклада прошел, а Вольпоне до сих пор не подал признаков жизни, что увеличило доход Клоппе еще на 109 588 долларов.

«Пусть они забудут о них еще на месяц!» — взывал он к неизвестному божеству. Он не мог прямо обратиться к Богу, когда дело касалось денег.

За его спиной резко стукнула дверь.

— Спорю, что ты сейчас думал о какой-то женщине!

Хомер вздрогнул, словно его застали на месте преступления.

— Могла бы постучать, перед тем как войти.

— Я передам твою просьбу маме.

Девушка обняла его и закружила по кабинету.

— Я только что сыграла в забавную игру!

— Расскажи… — подозрительно посмотрев на нее, сказал Хомер.

Сумасбродное поведение дочери приводило его в восторг, хотя иногда ее выкрутасы были небезопасны. Он с грустью отметил, что Рената имеет над ним полную власть и он не в силах противиться ее капризам. Возможно, это происходило потому, что она была полной противоположностью своей здравомыслящей матери. Возможно, потому, что у нее была тонкая фигура с длинными ногами — как при таком коротконогом отце она могла их иметь? — и фиолетовые глаза, которые приводили в смущение мужчин, когда ее лицо неожиданно делалось строгим, а во взгляде застывал недвусмысленный вопрос. И почему только из всех, кто за ней ухаживал, она выбрала человека не их круга? Отец Курта Хайнца, ее жениха, был кассиром в его банке. Безупречным, но все-таки кассиром, и уже в течение тридцати пяти лет.

Через неделю Хомер вынужден будет танцевать с Уттой Хайнц, не слишком представительной супругой Йозефа Хайнца. И свадьба дочери, представлявшаяся ранее ослепительным праздником, пройдет среди серых и неуклюжих родственников его зятя.

— Это дебильная и восхитительная игра! Она называется «небесная манна».

Между бровей банкира пролегла глубокая складка. Он машинально повторил:

— Небесная манна?..