Мы стояли у пресса, который из легкой алюминиевой стружки делал тяжелые кудрявые кубики, примерно с полметра в грани. Я специально выбрал это место. Оно, хоть и было на виду у камер, все-таки не направляло вектор подозрительности на возможное место преступления, и наш с Михалычем разговор с ним не связывало.
– Ты чего меня из мониторки-то увел, – первое, что спросил он, – уши что ли?
– Уши… Нет, уши вряд ли, я Диму знаю, он хитер, но не на столько. Я бы нашел.
– Чего, – спросил с улыбкой Михалыч, – осторожничаешь?
– Менты, – объяснил я. – Не успеешь оглянуться – сожрут, на хрен!
– Ну, тебе виднее.
Я больше ничего не говорил, ждал объяснений Главного.
Очень походило на то, что металл действительно уходил. И, имея хороший жизненный опыт, зная людей, Михалыч предположил правильно: сначала осторожничают, крадут понемногу. Затем расслабляются. И вот представляется очень удобный случай, выгодный вариант, и у людей, что называется, «башню сносит», на этом и горят.
Диму я заподозрил сразу – больше просто некому. Но он не может «светиться» в цеху долго – это вызвало бы подозрение. Значит кто-то из рабочих также «в деле». Но Дима должен бывать там и сам, хотя бы понимать картину и не по изображениям мониторов, а вживую.
По рассказу Главного выходило так: металл мог браться сверху. Новая партия наваливалась также сверху и уже не определить, что ушло. Куча нестандартного (просто «разношерстного») алюминия постепенно также разбиралась, но только потому, что к Леночке в лабораторию приносилось что-то на анализ и классифицировалось. Но нестандарт появлялся быстро, весь не проанализируешь. Вот и копилась эта куча.
Наверное, по какой-то русской традиции, все то, что оставляется «на потом», устраивается в дальнем углу, чтобы не мешало. Так и с этой кучей. Этот угол камерами практически не просматривался. Да и вообще, мертвых зон было немало. С точки зрения охраны – это плохо. Но, зато можно было пугать Тонечку Воробьеву, внезапно залезая рукой куда не следует, прямо в цеху, пользуясь моим знанием «мертвых» зон и незнанием таковых самой Тонечкой… В общем, я не очень сетовал по этому поводу. Именно Михалыч заметил довольно значимое изменение формы нестандартной кучи. Он даже мог назвать несколько крупных предметов из нее, которые бесследно исчезли.
Ревизии всего металла Исаев с Михалычем проводили, но довольно редко и очень условно.
И так, Дима.
Дима очень неглуп, мертвые зоны знает не хуже меня. Очень осторожен. Расследование предполагалось сложное. Мало вероятности, что я вообще что-то нарою. Но, перспектива избавиться от бледнопоганочного Фантомаса подстегивала меня. Да и интересно это было, а то, понимание бессмысленности нашей работы, иногда приводило к унынию.
Пока про то, о чем поведал Михалыч, знали двое: я и он.
* * *
– Тонечка, радость моя, – начал я елейным голосом, наблюдая, как при этом она с хитрецой смотрела на меня, очень хорошо понимая, что мне, в этот раз, от нее нужно что-то нестандартное, – ты стала реже приходить ко мне. Надоел я тебе?
– Дурачок… – смутилась она. – Просто эта кикимора, – показав подбородком на потолок, – засиживается до самой ночи. Куда мне деваться?
Я это понимал. Просто разговор надо было сразу повести в нужном направлении.
– Ты мне вот что расскажи, если знаешь, а кто и как набирал штат охраны? Сам Исаев? Почему одни бывшие менты? Это же банально неправильно.