Рыча от напряжения, я укрепил и увеличил барьер – теперь он протянулся через всю поляну, укрывая от «Княжичей» и Сперанского, и чахнувшего у дерева Афанасьева.

Исаев бросил несколько «Кос» в преграду, но заклинание выстояло. Забелло запустил пару «Жар-Птиц», а Меншиков шарахнул «Колобками». Я усмехнулся. Ну уж нет, ребятки, мои барьеры крепкие… Нырнув за преграду, я оттащил туда же и Леньку.

– Махач! Махач! – скакал в растворе артефакт. – Уууух, жаррра пошла! Надери им жопы, Мишаня!

– Да молчи ты!

Я влил еще силы в барьер, но Исаев смог надорвать его сбоку. Я запустил в парня «Колобком» из чистой силы – Исаев пропорол сугроб, взметнув ворох снега, и застонал.

– Коля, беги!

«Идем со мной! Ты один с ними не справишься!»

«Вали, я сказал!»

Сперанский замешкался, я видел муку и сомнение на его лице – лекарю не хотелось оставлять меня. Я поторопил его жестом, и Коля наконец-то подчинился. Развернулся, взял разбег…

И, коротко вскрикнув, рухнул навзничь.

– Что за… – но я захлопнул рот, не успев договорить.

Григорий Афанасьев отошел от березы и встряхнул руками. Ни следа не осталось от былой усталости, что едва не свалила его с ног. Менталист был сосредоточен и непривычно серьезен. В десятке шагов от него Сперанский попытался подняться, но Афанасьев шевельнул пальцами и что-то прошептал – и лекарь снова повалился в снег.

– Я же говорил тебе, что поведутся, – сухо, без тени своего вечного балагурства, обратился он к Меншикову.

Альбинос кивнул.

– Да, я проспорил. Отличная работа, Гриша. И ведь действительно разыграл все как по нотам. Похвальное лицедейство.

Я инстинктивно попятился и врезался спиной в дерево. Значит, все это время Афанасьев, наш Гриша…

Нет, нет… Ну что за дерьмо?!

Я быстро огляделся. Малыш и Грасс лежали в снегу. Ронцов так и развалился брошенной куклой под куполом. Сперанский далеко не ушел.

Я остался один против четырех «Княжичей» и предателя Афанасьева.

– Гриш, зачем? – только и смог выдавить я хрипло.