Сомов провел в крохотной сырой одиночной камере больше месяца в совершенно угнетенном состоянии. Жизнь его словно остановилась. Его не выводили ни на прогулки, ни на допросы, он ни с кем не общался и никого не видел. Лишь раз в суки открывалось окошко, через которое ему подавали еду и воду, и тут же захлопывалось обратно. Виктор полностью утратил чувство времени и потерял счет дням. И когда ему стало казаться, что это заточение никогда не кончится, окованная железом дверь камеры со скрежетом отворилась. Арестанту дали возможность привести свой внешний вид в порядок, выдали прежнюю одежду и велели одеваться.

В кабинете для допроса он впервые за долгое время увидел солнечный свет и понял, что сейчас день. Два человека в строгих темных камзолах, застегнутых на все пуговицы, перехватили Сомова у охраны, усадили его на табурет, а сами стали за спиной, положив руки в черных перчатках ему на плечи.

— Пиши — Виктор… — произнес начальник тайной стражи, обращаясь к помощнику за печатной машинкой и на секунду задумался, — Пиши — Виктор Сангин.

Знакомый по прежней встрече сержант пулеметной очередью отщелкал текст, выдернул лист из машинки и подошел к Сомову. Пальцы арестанта вымазали чернилами и аккуратно откатали каждый пальчик на плотном листе бумаги.

— Решили все-таки завести картотеку, господин Гросс? — тихим хриплым голосом спросил Виктор.

Говорить после месяца молчания было немного непривычно и вместе с тем очень приятно.

— Ну да, — ответил герцог, рассматривая получившиеся отпечатки и усмехнулся: — Надеюсь, тебе польстит, что твоя карточка войдет в нее под номером один.

Появился еще один человек с деревянным ящиком на треноге, который Виктору напомнил один старинный земной аппарат. Ящик имел круглое стеклянное окошко, которое нацелили на Сомова, а человек обслуживающий данное устройство скрылся под черной накидкой с другой стороны. На лицевой стороне ящика под окошком имелась медная пластинка с выбитой на ней надписью на вампирском языке. Точно такой же текст имелся на гитарах Виктора с металлическими струнами и в переводе означал — «Сделано в Альтарии». Ярчайшая вспышка магниевого порошка заставила всех непроизвольно моргнуть, а кабинет заволокло белыми клубами дыма. Виктор ошалело смотрел, как собирают и уносят этот древний фотографический аппарат. На языке Останда не было слова фотоаппарат или даже его аналога. Получалось, что или Преан закачал в своего раба устаревший словарь остандского языка или это изобретение появилось совсем недавно.

Фотограф удалился, а Крон достал из ящика стола два браслета, один из которых надел сам, а другой передал Виктору. Браслет состоял из серебряных прямоугольных звеньев, а на центральном квадратном звене имел рельефное изображение человеческого черепа с двумя маленькими кристаллами красного и белого цвета вместо глаз.

— Симпатичный браслетик, — иронично оценил Виктор украшение, предвидя какой-то подвох.

— И функциональный, — добавил Гросс, не обманув его ожиданий, — Надевай. И имей в виду, что теперь, если я захочу, ты умрешь в одно мгновение всего лишь по одному моему мысленному приказу. При попытке снять браслет или удалившись от меня на расстояние дальше визуального контакта, тебя также настигнет смерть. Ты меня хорошо понял? Тогда поднимайся и следуй за мной, мы с тобой кое-куда прокатимся.

Ветер. Как это было прекрасно ощутить на своем лице дыхание ветра, о существовании которого Сомов успел напрочь забыть за время своего заточения. Виктор наслаждался этим ощущением стоя во дворе тюрьмы, пока механик и водитель проводили последние приготовление парового автомобиля — нелепой помеси кареты и небольшого паровозика. О дизайнерах в Осане еще не слышали. Водитель сел на открытое место спереди этого транспортного средства, пара агентов в черном устроилась над ним на козлах, а Гросс и Сомов разместились внутри кабины кареты, которая практически была врезана в середину парового автомобиля. Уродливое железное чудовище застучало поршнями и неторопливо выкатилось за ворота солнечной башни, издавая ритмичные и удивительные звуки, словно это был не механизм, а огромное неповоротливое животное, которое тяжело и громко пыхтело, пробираясь по тесным улочкам. Распугивая прохожих, оно иногда коротко и пронзительно свистело, отчего еще больше походило на живое существо.

Выехали за город. За окном было холодно пустынно и белым-бело, а в кабине тепло и немного дымно.

— Ты знаешь, Вик, несмотря на то, что твой рассказ подтвердился в части твоих похождений по Останду, я тебе все равно не верю, — произнес герцог задумчиво глядя в окно, — Существование другого мира, переход между мирами, это какое-то сказочное чудо. А чудес в реальной жизни не бывает.

— Вы не представляете, насколько это смешно звучит из уст человека, увешанного магическими амулетами, — ответил, грустно усмехнувшись, Виктор, — Но если так, то может, забудем мою невероятную историю, и вы меня просто отпустите. Обещаю, господин Гросс, что я больше ни с кем не стану фантазировать на эту тему.

— Ну да, конечно, не станешь. Ты же и раньше об этом молчал. Только я не вправе тебя отпустить. Потому что если я ошибаюсь, то ты явная угроза для государства. Не хватало еще того, чтобы ты попал в руки к альтам. У меня нет права на ошибку. Именно поэтому мы сейчас и едем к моему другу магистру Тессару Сиану, чтобы развеять мои последние сомнения. Экс герцог самый опытный и сильный маг, которого я только знаю и лучший ученый Останда.

— Он разноглазый? — сразу же оживился Сомов.

— Нет. С чего ты взял? Что за нелепое предположение? Впрочем, ты скоро сам его увидишь. И предупреждаю — никаких фантазий о другом мире. Ни слова об этом. Хватит и того, что вы поговорите о математике.

— Понял, не дурак.

Замок магистра был огромен и больше походил на крепость. Он был окружен глубоким рвом, с откидным мостом и провисшими тяжелыми цепями, имел восемь зубчатых башен по периметру и располагал не только внешними, но внутренними стенами, настолько широкими, что по ним свободно могла бы прокатиться телега. К внутренним стенам тесно прижимались производственные, хозяйственные, военные и жилые постройки, а в центре над всем этим возвышался то ли донжон, то ли дворец, а скорее и то, и другое вместе взятое. Скорее именно это сооружение следовало именовать замком, а все остальное вокруг него крепостью. Безумно талантливый архитектор сотворил замок из больших восьмигранных башен на нижнем уровне, башен среднего размера повыше и совсем уже маленьких круглых эркерных башенок на самой высоте. Гладь стен этого строения была прорезана бойницами и узкими прямоугольными окнами, которые в случае необходимости удобно было использовать для обороны. Все выступающие элементы, карнизы, разделяющие ярусы, а также расширенные верхние части башен поддерживались рядами ступенчатых кронштейнов, придавая сооружению величественный и грозный вид. Замок, изначально сложенный из серого и рыжего камня сейчас стал темным от времени, словно обуглился, побывав в страшном пожаре, особенно его нижний ярус с большими башнями, которые стали почти черными. Вместе с тем на темном фасаде имелись и светлые участки, вымытые дождем и ярко выраженные белые полоски потеков в местах бойниц и окон, будто из них постоянно что-то выливали. Над порталом замка красовался рельефный родовой герб, по краям которого чуть колыхались длинные красные флаги, по три с каждой стороны. Лестницу к порталу охраняли скульптуры двух огромных львов, склепанных из металла, сильно тронутого ржавчиной. Львы восседали на каменных постаментах и, наклонив головы, сурово взирали на входящих в замок.