— Я умру.
— Я не хочу, чтобы ты умирала. Ты слишком мила и добра. Если я увижу, что вам суждено расстаться, не лучше ли мне солгать, чтобы ты не умирала?
— Ты ставишь меня перед трудным выбором, Мама.
— Жизнь трудна. Ничего определенного нет. Нужно просто жить, принимая с благодарностью каждый день. — Лусима посмотрела в глаза Еве, увидела в них боль и смягчилась. — Вот что я тебе скажу. Вы будете счастливы вместе, потому что ваши сердца соединены, как два растения. — Она провела ладонью по старой лиане, змеей обвившей древнее дерево. — Видишь? Лиана стала частью дерева. Они поддерживают друг друга. Их невозможно разделить. Вот так же и вы двое.
— Если ты увидишь в будущем опасность, предупредишь нас? Предупредишь, Мама?
Лусима пожала плечами:
— Может быть. Если решу, что знание пойдет вам на пользу. А сейчас… солнце уже достигло полудня. Мы проговорили все утро. Ступайте, дети мои. Воспользуйтесь тем, что есть. Будьте счастливы.
Шли дни. Благодаря заботам и вниманию Лусимы Ева постепенно изжила страхи и неуверенность, и жизнь ее наполнилась счастьем и смыслом, о существовании которых она раньше и не догадывалась.
— Я знала, что мы должны прийти сюда, но до сегодняшнего дня не понимала почему. Эти дни, дни на Лонсоньо, ценнее любых брильянтов. Что бы ни случилось потом, они останутся с нами навсегда, их никто у нас не отнимет, — сказала она Леону.
Прошло пять дней, прежде чем Ишмаэль, сделав полукруг у основания Лонсоньо и поднявшись с лошадьми по южному склону, появился в деревне. Увидев Еву босиком и в шуке, верный слуга пришел в ужас.
— Даме столь благородной и красивой, как вы, не должно уподобляться безбожным дикарям, — упрекнул ее он.
— Шука намного удобнее, — возразила Ева. — К тому же от моей старой одежды остались одни лохмотья.
— По крайней мере теперь вы будете есть человеческую пищу, а не те помои, что предлагают масаи, — решительно заявил Ишмаэль.
Дни летели, словно в чудном сне. Гуляя, как два ребенка, по сказочным рощам Лонсоньо, Леон и Ева потеряли счет времени. И каждая маленькая радость, что дарил им этот щедрый мир — крошечная пташка с ярким хохолком или закованный в панцирь грозный жук-рогач, — все дальше отодвигала заботы и проблемы другого, внешнего мира. Когда Леон только встретил Еву, она прятала свою истинную натуру за маской церемонности, редко улыбалась и почти не смеялась. Теперь же, вдалеке от условностей и опасностей, оставшись наедине с любимым, она отбросила притворство. Улыбки и смех подчеркивали и дополняли ее красоту. Каждый миг вместе был счастьем, каждое мгновение разлуки отзывалось болью. Просыпаясь утром, Ева в первую очередь говорила себе, что Отто умер и никто не знает, где они скрываются. «Мы в безопасности, — повторяла она, — никто и ничто не встанет между нами».
Когда тщательно оберегаемые Ишмаэлем запасы кофе подошли к концу и он с печальным видом сообщил им сию трагическую новость, они только рассмеялись.
— В том нет твоей вины, о возлюбленный Пророка. И этот грех не впишут против твоего имени в золотой книге, — успокоил беднягу Леон.
Тем не менее, удаляясь, Ишмаэль горестно качал головой.
Жители деревни относились к ним с трогательным вниманием и приветствовали неизменной улыбкой. Еве постоянно что-то дарили: то стебель сахарного тростника, то букет диких орхидей, то веер из красочных перьев, то плетеный браслет. И даже Лусима пила из чаши их любви. Каждый день она проводила с ними по несколько часов, делясь своей мудростью и пониманием жизни.
Начались дожди. Лежа по ночам в объятиях друг друга, они слушали монотонный шум воды, перешептывались и тихонько смеялись. Потом дожди прекратились, и Леон понял, что с того дня, как они поднялись на гору по ее северному склону, прошло почти два месяца. Когда он поделился этим наблюдением с Евой, та лишь улыбнулась.
— Зачем ты говоришь мне об этом, Баджер? Пока мы вместе, время ничего не значит. Чем займемся сегодня?