Она встретилась с ним взглядом. Перестала вырываться.

– Нет. Хотя иногда… иногда мне кажется, он подозревает.

– Почему? С чего? – Он начал яростно трясти ее. – Ты что, призналась?

– Почему? – повторила София, вырвалась, отошла, отвернулась от него к воде.

Паника ушла так же быстро, как возникла. Она всегда знала: если он каким-то чудом окажется жив, однажды ей придется это сказать. Она уже сказала это молча. Святой Деве. Святой Марии Монгольской. Но больше никому. Сейчас она собиралась сказать ему.

– Потому что мы сделали кое-что еще, Григорий, когда занимались здесь в тот день любовью.

Дождь полил сильнее. Опять похолодало. Но не холод внезапно сгладил его гнев, будто выпавший снег.

– Что… что ты говоришь?

– Только одно. Иногда, когда Феон смотрит на нашего сына, мне кажется, он видит призрак. – София обернулась к нему, встретила его взгляд над маской. – Твой призрак.

У Григория ослабли ноги, опустив его на камень.

– Ты хочешь сказать… – прошептал он. – Но как?

– Как? – переспросила София с чуть заметной улыбкой. – Ты знаешь как. Сидя там, где ты лежал, ты должен вспомнить. – Улыбка исчезла. – И когда Феон раньше времени вернулся с войны с посланиями… и новостями, я еще не видела жизни во мне. Я была молода и не разобрала признаков. А когда поняла, когда я узнала…

Она умолкла, посмотрела мимо него.

– Мы были женаты всего неделю. А когда ребенок родился, он был мал и сошел за рожденного раньше срока. – София подошла, опустилась на колени рядом с ним, низко склонившим голову. – И он прекрасен, Григорий. Наш сын. Прекрасен, как его отец…

Когда она замолчала, он поднял голову:

– Был. Ты собиралась сказать «был».

– Есть, – ответила София. Подняла руку, коснулась пальцами края маски. – Позволь мне увидеть.

– Нет.

Это было уже слишком. Григорий вдруг вспомнил другую женщину, для которой снял маску, в Рагузе, два месяца назад. Лейла смотрела на него так, как не смотрела ни одна женщина… с того полудня, когда он в последний раз сидел на этом камне. Она смотрела с жаждой, которая поразила его. Она смотрела с любопытством, но без жалости. Он не сможет вынести жалость, которую наверняка увидит в глазах Софии. Все, что угодно, только не это. И потому Григорий схватил ее за руку, отвел в сторону, встал. Она поднялась вместе с ним, и он заговорил:

– У тебя есть и другой ребенок, верно? Я видел ее в твоем окне.