По-прежнему безмолвно он прошел мимо жены в дом. Она закрыла дверь.

– Ахмед, что ты сделал? Ты сошел с ума? Пахать в январе? Может, ты собрался заодно сеять и погубишь нас всех следующей зимой?

Ахмед прошел в глубь комнаты. Он устал, однако не мог отдыхать. Подошел к сундуку, вытащил мешок с семенами и, впервые за несколько дней, заговорил грубым, отвыкшим голосом:

– Ты знаешь, когда сеять. Мунир помогал в прошлом году, и Мустак поможет в этом, но приведи своих братьев присмотреть за ними.

Он положил мешок обратно и снял со стены свой топор.

– И где же будешь ты, когда придет время сеять?

Жена пыталась говорить со злостью. Но в голосе слышался только страх. Ахмед подошел к ней, встал рядом.

– Я буду там, куда меня направит Аллах. Позабочусь, чтобы мы больше никогда не потеряли ребенка от голода, – ответил он.

Фарат широко раскрыла глаза, слезы потекли по ее лицу.

– Как? Как? – заголосила она.

Ахмед протянул руку, поймал пальцем ее капнувшую слезу. Поднял руку к губам, попробовал на вкус. Слеза была сладкой, и он вспомнил, как хорошо названа его жена, названа именем сладчайшей весенней воды.

Он наклонился и поцеловал ее – лоб, обе щеки, губы. Прошел мимо нее к двери, потом на улицу, между рядами пялящихся сельчан. На краю деревни его нагнали сыновья, вложили в его руки еще одну тряпицу с сыром, еще один полукруг хлеба. Ахмед понимал, что ему следует поговорить с ними, дать наставления, но он не мог. И потому просто обнял их, повернулся и ушел.

Он шел полночи, поспал в канале, шел еще день. Ранним вечером добрался до города Карсери. Ахмед уже бывал там в хорошие годы, продавал излишки и немного знал город. Но таверну, которую он искал, было и так несложно найти. Ее отмечал алем, строки из Корана, вырезанные на стальном острие копья, стоящего рядом, и шум голосов множества людей внутри.

Ахмед прошел через зал к знакомому мужчине. Люди расступались, чтобы дать ему дорогу, ибо он был крупнее любого мужчины в таверне.

– Ага, ты все же пришел! – Рашид встал из-за стола и прохромал вокруг, чтобы посмотреть. – Что заставило тебя передумать?

Ахмед опустил взгляд. «Нужно ли объяснять?»

– Когда ты проходил через нашу деревню, ты говорил о золоте.

– Золото, да, много золота.

Широкая улыбка Рашида поблескивала в свете тростниковых факелов.

– Улицы Красного Яблока вымощены золотом, стены их святотатственных храмов выложены драгоценными камнями. Наш султан, бальзам света, мир ему, обещал нам три дня грабежа, когда город падет. Три… Этот город так богат, что бедняк в один день станет богачом. И тогда у него останется еще два дня на прочие… радости, а?