Мурад Саглам был одним из переводчиков на турецкий моего последнего романа о Дракуле, который – еще один образец везения Хамфриса – как раз вышел в это время в Стамбуле. (Подписывание книг в тамошнем книжном магазине было одним из самых острых ощущений в моей жизни!) Он любезно сопровождал меня к стенам и вышел со мной в Босфор (мне было необходимо прочувствовать на себе анафор, знаменитое волнение в месте, где встречаются три течения). Он великодушно делился со мной знаниями по всем вопросам, особенно об исламе, своей вере и суфийской философии. И он был первым из воинов – бывшим членом национальной сборной Турции по дзюдо.

Вторым воином был Сулейман. Несомненно «великолепный», он присоединился ко мне за кальяном, чтобы попрактиковаться в английском. И он был чемпионом страны по карате, огромный человек с широкой улыбкой себе под стать. Он стал образцом для многих, о ком я писал.

Я был там ради воинов – и ради мест. Я писал во «Владе», что можно услышать камни, достаточно позволить этому произойти. Мне это удалось, на все еще потрясающих стенах Феодосия. Я стоял на них, вглядывался в них, бродил вдоль них, сидел на них, путешествуя во времени, и размышлял о том, какая сила воли требовалась и для того, чтобы атаковать их, и для того, чтобы защищать. Иной настрой я уловил в стороне от туристических маршрутов, в месте, о котором читал: крошечной церкви Святой Марии Монгольской. Ее, зажатую между рабочими кварталами и узкими крутыми улочками Фенера, непросто найти. Моим издателям как-то удалось ее отыскать. Она была заперта, но двадцать долларов в руки смотрителю открыли ее и купили нам немного времени под белеными сводами, напротив золоченых икон. Она пережила падение и оставалась церковью, живым отголоском византийского Константинополя. То, что эта церковь избежала разграбления, уничтожившего столь многое, интриговало, а ее красота вдохновляла. И я знал, что должен написать о ней, сделать ее важным местом в жизни моих персонажей. Так я и поступил.

Что я получил во время второго, целевого и все же слишком короткого посещения, так это понимание людей. Я разговаривал с жителями, от воинов до издателей и портье. С человеком, с которым я ранее встречался за трубкой, – Акаем, последователем Омара Хайяма. Вскоре я осознал, что мой замысел изменился. Если я и считал, что это история о противостоянии хороших и плохих парней, благородных немногочисленных защитников-христиан и орд мусульманских фанатиков, то быстро пересмотрел свою позицию. Предки людей, с которыми я говорил, сражались по обе стороны стен. И теперь они были едины в своей любви к городу, за который сражались. Изменилось даже мое отношение к Мехмеду Завоевателю, которого я изобразил во «Владе» несомненным злом. Он по-прежнему был склонен к описанным в хрониках вспышкам ярости, но вырос в моих историях из эгоистичного юнца в мужчину, который сражается за нечто большее, нежели собственная слава. За идею. За историю. За самое прекрасное место.

Есть еще один ранее не упомянутый человек, который оказал огромное влияние на написание этой книги и которому она посвящена, – Аллан Истмэн. Аллан приобрел права на экранизацию моего первого романа, «Французский палач», и любезно пригласил меня поработать с ним над сценарием фильма в Дубровнике летом 2002 года. Он по-прежнему живет неподалеку от этого (другого) потрясающего города, отсюда происходящая в нем часть истории; и из Корчулы, чьи прямые или изгибающиеся улицы – и выбор, который они предоставляют убегающему человеку, – я всегда хотел вставить в роман.

Оба раза я посещал Стамбул в его компании и во многом обязан его советам. Аллан – кинорежиссер, знаток истории, путешественник во времени, жизнелюб и тоже воин. Мы обсуждали и обсуждали сражение в тех самых местах, где оно происходило, вместе слушали и слышали камни. За трубками, яблочным чаем или бутылкой ракии его острый глаз режиссера замечал детали, которые я упустил, а его чувство повествования, персонажей, развития сюжета помогли придать форму моей истории.

А когда на этих стенах нас атаковали турки, он помог мне отбросить их!

Типа того.

Вот как все было. Мы пытались пройти вдоль сильно разрушенной части стен, неподалеку от Золотых Ворот. Позади была свалка, перед нами – заброшенные дома. Неожиданно нам наперерез выбежала стайка детей, человек десять, не старше лет двенадцати. Они были в школьной форме и требовали сперва сигарет, а потом денег.

Они были юны, но заметно превосходили нас числом, как и защитников в 1453 году. Они перекрыли нам дорогу. С поднятыми руками, улыбаясь, мы протолкались через них. Они ворчали, но не трогали нас – пока я не почувствовал толчок в спину. Я обернулся, сердито посмотрел и отступил. Мы выбрались в безопасное место. Лишь позднее, в отеле, разбирая свой рюкзак, я понял, чем был тот «толчок» – ударом обломка зубчатой кладки. Мальчик кинул в меня камнем. И не просто камнем – это был кусок легендарной стены. Возможно, он отломился, когда пушечные ядра его предков били по стенам в 1453 году. Мой рюкзак был открыт, и мальчик забросил его внутрь.

Я попал под турецкий обстрел на стенах Феодосия!

Обломок лежит на моем рабочем столе, пока я пишу это. Он неизменно вызывает у меня улыбку.

Я благодарен за помощь в создании романа множеству людей. Кратко и не в порядке значимости… Джон Уоллер, мой учитель фехтования в актерской школе много лет назад, отставной Director of Interpretations в Королевских арсеналах, Лидс, знающий, пожалуй, о средневековом оружии и жизни больше всех на свете и любезно показавший мне, как стрелять («Христа ради, не говори “палить”!») из арбалета однажды днем в своем саду в Северном Йоркшире. Мой турецкий издатель, Тахир Малкоч, который взял меня на стены во время церемонии в честь завоевания – я подгадал свой визит к 29 мая, годовщине падения. Его ответственный секретарь, Джелен Чалик, и ранее упомянутый воин Мурад Саглам – за их экскурсии, подписывание книг… и за всю последующую ракию! Хасмет Консиз, ныне живущий в Ванкувере, поэт, который поделился поэтическими образами своего родного города. Моя жена, Алета, всегда проницательная в своих советах и позволяющая мне блуждать, подвергаясь нападениям турок. А также мой шестилетний сын Рейт, помогавший мне смастерить новую пращу, когда развалилась старая, источник вдохновения для отношений «отец – сын» в романе. И еще мой полосатый кот, Дикон, с буквой «М» на лбу, прообраз Ульвикула.

Мой агент, Саймон Тревин из «Юнайтед эйджентс», который каким-то образом удерживает от крена мою карьеру. И моя потрясающая команда из «Орион». Рейчел Лейшон, чьи обозрения всегда доброжелательны и тонки; Джейд Чендлер, обладающую острым глазом во всем, что касается редактуры, персонажа, структуры… и нелепых ошибок (возможно, она спасла меня от премии за худшее описание секса!). И конечно, прежде всего человек, который заказал эту книгу и направлял ее своими компетентными замечаниями и неизменным энтузиазмом, мой редактор Джон Вуд. За этими талантами лежит множество других в области дизайна, маркетинга, издательства и менеджмента, слишком многочисленных, чтобы перечислять их в комментарии автора. Ты знаешь, кто ты есть, и спасибо тебе.

Я перечислил множество прекрасных источников в последующей библиографии. Но если б мне пришлось выбрать один, оказавший наибольшее влияние, помимо слов и людей, я назвал бы сам город. И если прав Григорий, говоря «комната с хорошим видом дороже добродетели», то, возможно, однажды я обменяю свои немногочисленные добродетели и подыщу там комнату. Проводить часы, наблюдая, как солнце проходит над Босфором, золотя розовые лепестки иудиных деревьев, сверкая на куполах и памятниках, на полуразрушенных стенах… и на людях, потомках греков и турок, и слушать зов смеющегося голубя.