Бычок родился под счастливой звездой, и вся его жизнь была сплошным триумфом. Если и начали раздаваться голоса протеста и разочарования в Бычке, то это случилось уже после его смерти. Подобно тому как бывают счастливые люди, бывают и счастливые лошади. Бычок принадлежал к их числу. В самом деле, чем, как не счастьем, объяснить, что он молодым попал в езду к лучшему графскому наезднику Семёну Белому? Потом его купил один из величайших знатоков конского дела И.Н. Рогов. После этого его купил знаменитый Н.Е. Смесов, в цветах которого он приобрел свою первую известность. Смесов показывал его соседям, заинтересовал Бычком знаменитого коннозаводчика Ф.М. Циммермана, в имении М.Ф. Рахманова жеребца увидел и оценил П.П. Воейков. Вскоре после этого Бычка купил Голохвастов, первый коннозаводчик и охотник своего времени и вице-президент Московского бегового общества. Голохвастов, который, по свидетельству Герцена, изучал сельское хозяйство и коннозаводство в Англии, поставил Бычка во главе своего известного завода, и жеребцу была предоставлена широкая возможность прославиться как производителю. Многие ли даже самые знаменитые орловские рысаки были поставлены с первых шагов в столь исключительно благоприятные условия? Полагаю, немногие, почему и следует считать, что Бычок был счастливой лошадью.
Если мы обратимся теперь к тому, что писали в нашей коннозаводской спортивной литературе о Бычке, то увидим, что о нем и его потомках сообщали, пожалуй, больше, чем обо всех остальных орловских рысаках, вместе взятых. Одно время стон стоял от похвал Бычку и его потомкам! Нет никакой возможности приводить здесь все эти статьи, заметки и отзывы, но, дабы дать читателю возможность познакомиться с их направлением и отчасти содержанием, приведем здесь четыре отрывка:
«Мы называем появление Бычка в Москве эпохою бега, ибо от него начался период той небывалой быстроты, зрением которой мы с тех пор наслаждаемся» (Коптев В.И. Московские ведомости. 1849).
«…Ибо именно примесью английской крови в Бычке можно только объяснить устойчивость и сухость этой породы и ту массу резвых лошадей, которые беспрестанно появляются доселе в потомках» (Оболенский Д.Д. Воспоминания. М., 1888).
«Бычок выиграл Императорский приз в Лебедяни, сын его Петушок зав. Д.Д. Голохвастова выиграл Императорский приз в Москве в 1851 году. Сын Петушка Бычок зав. Голохвастова, принадлежавший Д.А. Энгельгардту, выиграл Императорский приз в Москве в 1859 году; сын Бычка знаменитый Светляк зав. Д.А. Энгельгардта (принадлежащий кн. Д.Д. Оболенскому) выиграл Императорский приз в СПб. зимою 1875 года; сын Светляка Сумрак зав. А.Н. Дубовицкого выиграл Императорский приз в СПб. зимой 1890 г.» (Прохоров И.В. Коневодство и коннозаводство. 1890. № 13).
«Сила и резвость Бычка оказались феноменальными. Лошадь попала в почет, сделала блестящую беговую карьеру, а после смерти скелет ее отдан в университет как феномен, имеющий по лишнему ребру с обеих сторон. Впрочем, помещения в музей университета скелет Бычка удостоился вследствие того, что его владелец Д.П. Голохвастов был попечителем Московского университета» (Оболенский Д.Д. Рысак и скакун. 1910. № 398).
Можно было бы привести и другие отзывы о Бычке, но для намеченной нами цели достаточно и этих. В каждой строчке сквозит если не преклонение перед Бычком, то слепая вера в него. Коптев с именем Бычка определенно связывает целую «эпоху бега». Оболенский распространяется насчет примеси английской крови. Преклонение перед всем иностранным было всегда слабым местом русского человека. У нас в России партия англоманов была особенно сильна. Это были лица, которые признавали только английскую чистокровную лошадь. Вот почему эта обширная и влиятельная партия взяла Бычка под свое особое покровительство. Сама неясность, вернее, недостаточность данных о происхождении Бычка, благодаря англоманам, сослужила в деле популяризации Бычка большую службу.
Прохоров многократно восхвалял, превозносил Бычка. В 1880-х годах он печатал длинные списки выигравшего потомства Бычка, и стоило только лошади иметь каплю Бычковой крови, как усердный Прохоров сейчас же заносил ее в свой список. В приведенной цитате так и сквозит желание подчеркнуть, что победы в Императорских призах для лошадей линии Бычка есть как бы наследственная прерогатива, нечто вроде династического права на всероссийский престол. Пример взят Прохоровым удачно: действительно, начиная с основного Бычка пять представителей этой линии стали победителями Императорского приза. Успех, заслуживающий всяческого внимания и большой похвалы. Но как эти строки должны были вскружить голову многим из малых сих и сколько они принесли вреда! Ведь выиграть Императорский приз было заветной мечтой каждого коннозаводчика, а тут Прохоров подсказывает рецепт: возьми производителя линии Бычка в завод – и у тебя будут большие шансы вывести победителя этого почетнейшего в России приза. И берет такой коннозаводчик какого-нибудь порочного представителя Бычковой породы, ибо лучшие принадлежат Воронцовым, Голохвастовым, даже Романовым, и выбраковывает из своего завода превосходного представителя крови Полкана или Лебедя! Такой порочный или третьеклассный Бычок ничего, кроме дряни, не давал, а иногда и по миру пускал коннозаводчика.
В отрывке из статьи князя Оболенского Бычку приписывается лишняя пара ребер. Особенно хорошо это место: «по лишнему ребру с обеих сторон». Как будто может быть лишнее ребро только с одной стороны! Невольно возникает аналогия со скелетом Сметанки, хотя Оболенский, как человек такта и ума, об этом прямо не говорит. Однако это приходит в голову каждому охотнику, знакомому с историей орловской породы. Слова Оболенского не нашли подтверждения.
Вывод из всего сказанного один: популярность Бычка и его всероссийская известность слагались из ряда причин, из ряда особо благоприятных обстоятельств.
Бычок был самой популярной лошадью в России, и этой популярностью он пользовался до 1900-х годов, то есть в продолжение 70 лет. Насколько эта популярность отвечала заслугам Бычка, вопрос уже другой. Впрочем, его решить нетрудно: в значительной степени эта слава была раздутой, а известность – преувеличенной.
Первые попытки отнестись к Бычку критически. Развенчанный кумир
Во всей нашей коннозаводской литературе почти столетие не было отрицательных отзывов о Бычке и его потомстве. Я могу привести лишь четыре таких отзыва и несколько выдержек из моих ранних статей, напечатанных в различных коннозаводских журналах. Долгое время Бычки пользовались полным признанием, и лишь постепенно в сознание наиболее передовых и знающих коннозаводчиков стало проникать сомнение. Имена этих лиц заслуживают того, чтобы их здесь назвать, ибо они проявили большое знание дела и редкую объективность, они имели смелость пойти против течения и бросили вызов всем остальным. Их усилия остались незамеченными, увлечение бычковщиной продолжалось. Некоторых, как Коптева, позднее осмеяли. И лишь к 1900-м годам Бычок был развенчан окончательно.
Вот имена лиц, которые выступили против Бычка: В.И. Коптев, А.И. Паншин, С.Г. Карузо и Я.И. Бутович. Первым по времени появился неблагоприятный отзыв о Бычке Коптева: «…он, обладая первоклассными производителями в своем заводе, показавшими даже резвейшие секунды, чем Бычок, как Похвальный и Могучий, питал самую нежную любовь к Бычку, против которого вообще было велико предубеждение между охотниками, которые и теперь существуют» (Коннозаводство и охота. 1859). Из слов Коптева явствует, что в конце 1840-х и в 1850-х годах против Бычка были многие охотники и коннозаводчики. Это естественно, ибо Бычок у Голохвастова дал множество приплода, но лишь один его сын Петушок стал первоклассным рысаком. Кроме того, требовательных охотников того времени не мог удовлетворить ни в какой мере экстерьер потомков Бычка. Однако у лошадей этой семьи было все же очень много сторонников и поклонников, начиная с самого Д.П. Голохвастова. Интересно, что Коптев лишь в 1859 году решился напечатать неблагоприятный отзыв о Бычке, через 10 лет после смерти Голохвастова. И сделал это очень осторожно: обозначил, что это мнение охотников, а сам воздержался от оценки, ибо тогда был жив Д.Д. Голохвастов, с которым Коптев был в дружеских отношениях. В том, что Коптев сам к тому времени охладел к Бычкам, у меня нет сомнения; иначе он не стал бы помещать отзыв, который приведен выше. Вот интересный факт, который оспаривать невозможно. В своих воспоминаниях князь Д.Д. Оболенский написал: «…я уже говорил о том, как на меня накинулся В.И. Коптев, когда я заметил, что не худо бы кровь Бычка ввести в Хреновое…»
Оболенский был ярым сторонником Бычка и вместе со Стаховичем иронически называл Коптева дилетантом в коннозаводском деле. Это глубоко несправедливый и чрезвычайно пристрастный взгляд, и я не могу здесь по его поводу не высказать своего возмущения. Боюсь, что, делая такую оценку коннозаводской деятельности Коптева, оба знаменитых охотника попросту завидовали европейской известности и всероссийской славе Коптева, первого русского писателя по вопросам коннозаводства и ипполога.
Нельзя не помянуть добрым словом В.И. Коптева, ибо мы теперь точно знаем, что именно он не пустил породу Бычка в Хреновской завод. Поступив так, Коптев доказал, что и в коннозаводском деле он был далеко не дилетант, а стоял намного выше других современных ему коннозаводчиков. Бычки в Хреновом создали бы несколько резвых лошадей, быть может, дали бы одну-две классных, но при этом «провалили» бы спины в этом заводе и ухудшили бы тип хреновского рысака. Если хреновские лошади спокон веку имели превосходные спины, этим они всецело обязаны тому, что в Хреновском заводе до конца 1880-х годов не было и капли крови Бычка. Впоследствии, будучи введенной туда, она имела там только подчиненное значение, никакого распространения ей не давали и постепенно с ней почти расстались. Кровь Бычка в Хреновую была введена графом Воронцовым-Дашковым уже после смерти Коптева. Воронцов-Дашков усиленно вводил эту кровь в Хреновской завод, но она там все же никакого распространения не получила. Кровь Бычка в Хреновской завод была введена только воронцовскими жеребцами – Потоком (после 1882 г.), Зажогом (после 1885 г.), Ментиком (после 1887 г.), Червонцем (после 1890 г.), Рассветом (после 1891 г.) и Дядей (после 1893 г.). При главноуправляющем великом князе Дмитрии Константиновиче кое-что, но очень осторожно, было допущено в Хреновое, а со времен генерала Здановича по моему настоянию удалено из Хренового. Впрочем, и В.И. Звегинцов, и Н.М. Коноплин принадлежали к числу тех просвещенных и глубоко знающих охотников, которых и убеждать пришлось недолго: высоко ставя формы хреновской лошади, они беспощадно браковали всё, что уклонялось от них. Поэтому Бычки и другие подобные им лошади были выбракованы. Что же касается возможности оставить в Хреновом матку с «проваленной» спиной, будь она хоть распробычковой породы, это и в голову никому из них прийти не могло. Так строго смотрели тогда на экстерьер заводской лошади в Хреновом!
Хотя в своих мемуарах я избегаю говорить о современности, однако для Хреновского завода сделаю исключение и выражу сожаление, что туда так безграмотно напустили Бычков, да еще поставили во главе завода Эльборуса. Будучи породы Бычка со стороны матери, этот великий сын Зенита, к сожалению, в приплодах отражает не Полканов, а породу матери и дает такие спины, что в прежние времена всё его потомство было бы с позором изгнано из Хренового. Допущение породы Бычка в Хреновое есть величайшая ошибка, сделанная Пуксингом! Впрочем, этому удивляться не приходится, ибо Пуксинг о генеалогии орловского рысака, его истории и прочем имеет весьма туманное представление. Напомню читателю, что свои первые шаги на коннозаводском поприще в смысле подбора материала он делал по моим указаниям, позднее был всецело под влиянием С.Г. Карузо, а после его смерти пользовался советами и указаниями хотя и молодого, но глубоко знающего генеалога В.О. Витта. В Чесменском заводе результаты получились неплохие. Ныне «нянькой» Пуксинга в Хреновом состоит молодой Щёкин, но, увы, в делах генеалогии он смыслит еще меньше своего принципала…
Возвращаясь к Бычку, я должен указать, что замечательная заводская деятельность Петушка в конце 1850-х годов заставила смолкнуть всех врагов этой породы, а с 1860-х и до середины 1890-х было время наибольшего увлечения Бычками. Все коннозаводчики наперебой спешили пустить в свои заводы кровь Бычка, никто не решался возвысить голос против. Именно в эти годы, вследствие одностороннего увлечения бычковщиной, нанесен был громадный и трудно поправимый вред орловской породе рысистых лошадей, главным образом в смысле ухудшения типа и форм. Это небывалое, не имеющее прецедента в истории породы увлечение одной линией продолжалось ровно 33 года, прежде чем нашелся коннозаводчик, который смог приостановить это увлечение и ясно и открыто сказал всей коннозаводской России, что она заблуждается, что Бычки принесли немалый вред породе в целом. Этим человеком был Паншин, известный тульский коннозаводчик, в заводе которого родилось несколько весьма резвых лошадей. Он состоял еще и вице-президентом бегового общества в Киеве, где поставил образцово дело и разыграл первое рысистое Дерби в России. Паншин был очень талантлив и хорошо владел пером. Он много писал в коннозаводских журналах того времени и чаще всего подписывал свои статьи либо инициалами А.Н., либо же псевдонимом Аркадий Пустынник. Его перу принадлежат строки, появившиеся в 1893 году на страницах журнала «Коннозаводство и коневодство»: «…я немножко не понял, почему вы упоминаете о породе Бычка Голохвастова, которого, действительно, я далеко не так высоко ставлю, как, вероятно, вы. Основания к этому те, что эта порода не есть наилучшая и наиконстантная. Если бы вы взяли процентное отношение бегущих лошадей этой породы ко всей их массе, наполняющей наши рысистые заводы, то результат вышел бы далеко не важным: я это делал и убедился в этом. Я уже не говорю о том, что в резвейших наших рысаках, таких как Ночка 2-я, Лель, Вьюн, Кракус, Полкан, Наветчик, Витязь и Накат, кровь знаменитого голохвастовского Бычка отсутствует. Между тем я знаю положительно, что большинство наших коннозаводчиков помешаны на этой породе и нередко бегают в Москве по купеческим дворам, разыскивая эту знаменитую породу. Достаточно, чтобы в аттестате упоминалось о Бычке в каком бы то ни было колене, как эта лошадь, какая бы она ни была дрянь, попадает на конный завод производителем или производительницей».
Всё в этом отрывке из статьи Паншина замечательно. Прежде всего ясность и категоричность, с которыми автором поставлен и разрешен вопрос о Бычке. Затем указание, что в лучших призовых рысаках и рекордистах того времени нет и капли крови Бычка. Это должно было произвести впечатление на многих и стать большим ударом для сторонников линии Бычка. Паншин это верно подметил, но, к сожалению, не сделал выводов. А они напрашивались сами собою и были сделаны мною позднее. Они заключались в том, что Бычки дают большой процент бегущих лошадей, но отнюдь не высокого класса; резвые классные лошади редки, а рекордисты составляют исключение; очень сильных лошадей много, чем и объясняется успех Бычков в Императорских призах. Интересно также указание Паншина на то, что многие коннозаводчики брали в заводы лошадей только потому, что они линии Бычка, несмотря на то что по себе эти лошади сплошь и рядом никуда не годились. В этом основная причина провала многих заводов с их знаменитыми Бычками.
Статья Паншина была первой, где открыто и определенно было выражено мнение против Бычков. Но статья появилось спустя полвека после смерти Бычка. Потребовалось полстолетия, чтобы понять истину, в которой теперь не сомневается ни один генеалог и исследователь породы. Нечего и говорить, что статья Паншина не встретила сочувствия и была принята как ересь. На него посыпался град насмешек, но более умные и дальновидные «бычкисты», по уши со своими заводами погрязшие в Бычках, благоразумно молчали и явно хотели замять неприятный спор. После статьи Паншина все продолжалось по-старому, шла та же погоня за Бычками. Паншин через два года в одной из своих статей (Коннозаводство и коневодство. 1895. № 93) опять коснулся того же вопроса. Он писал: «…всё норовите купить непременно породы Бычка. А сколько Бычков этих самых наблюдали вы и как мало между ними резвых! По большей части гнедые донские лошадки. Я знаю одного коннозаводчика, который купил в производители весьма плохого жеребца породы Бычка только потому, что отметины у него были те же самые, что и у Бычка».