— Сколько?! — взизгнул Захур-Мазух.
— Возьмешь этого урода? — Хунча надменно игнорировал мужчину, чем приводил его в извращенный восторг.
— И чего мне с ним делать? — я цыкнула.
— Всякое! — зловеще прошелестел Захур-Мазух. — Все, что пожелает Госпожа.
— Двести золотых, — небрежно кинула я.
Захур-мазур покопался в карманах и вывалил перед Хунчей увесистый кошель:
— Триста!
— Я сказала двести, мерзкий ты гаденыш! — процедила я и выплюнула, — четыреста!
— Простите, Госпожа! — взвизгнул мужик и кинул на стойку мешочек поменьше.
Захур-Мазух скинул с себя черный балахон и перед нами предстал подкаченный голый мужчина в ошейнике с поводком. Сердолик нервно ударил хвостом по ножке моего стула:
— Хоспади, а чего член такой крошечный?
Хозяйство Захура-Мазуха действительно напоминал бледный и сморщенный корнишон.
— Я всякое видел, Аля, — продолжил Сердолик, — но подобного убожества никогда. Что это за раб у тебя?
Я соскочила со стула и шагнула к трясущемуся от возбуждения мазохисту. С нескрываемым презрением взяла его за поводок и зацокала к лестнице, нетерпеливо потянув остолопа за собой.
Захур-Мазух встал на четвереньки и торопливо пополз за мной, поскуливая как блохастая псина. Мы пересекли коридор, и столкнулись с Милой, которая ворковала с низеньким дварфом у двери своей комнаты.
— Тьфу, срамота, — плюнул дварф.
Мила покраснела, и я пнула нерасторопного раба под зад копытом. Он с поросячим визгом ввалился в мою комнату.