Эльф судорожно зачитал заклинание и вновь уставился безумным взглядом на меня. Кролик так и не пошевелился — горе-некромант не мог сосредоточиться на воскрешении окровавленного трупика. Сейчас он хотел другого.
— Ты не готов, мой мальчик, — Темный Лорд нахмурился.
— Она отвлекает.
— Какие глупости ты говоришь, — фальшиво простонала я, прижав пальцы к соцветию женской сути. — Ох!
— Ты должен отдаваться искусству смерти полностью, — заговорил Киас, отпинываясь от скачущих мертвых зайцев. — Ни красивые женщины, ни другие удовольствия не должны отвлекать тебя.
— Я пытаюсь! — рявкнул Бадур, потряхивая труп зверька. — Пытаюсь!
— Это испытание не только для души, но и для тела, — темный Лорд насмешливо вскинул седую бровь.
И тут Бадура понесло. Желание перекрутилось в ярость. Он растерзал труп кролика голыми руками и огласил подвал ревом медведя, которому прищемили хвост.
— Да насрать мне на твои рекомендации, сука! — на изящной шее эльфа выступили вены. Он вскинул голову к потолку, — Я хочу быть некромантом, а не берсерком!
Он разорвал на себе балахон, оголяя бледную грудь, которая вспучилась крепкими мышцами и зарычал:
— Эльфов-берсерков не бывает!
Бадур раздался в плечах, глаза его налились кровью и он ударил кулаком по окровавленному постаменту, который пошел глубокой трещиной от удара. Амхин с девицей отскочили от эльфа, который теперь напоминал перекаченного мужика с длинными острыми ушами. Сквозь его холщовые штаны проглядывал силуэт вздыбленного члена. Довольно эротично. Или я больная сука, которую жутко заводят разъяренные игроки.
— Ты же мой пупсик! — я кинулась к Бадуру, который с отчаянным и утробным криком повернул меня к себе спиной, нагнул над окровавленным постаментом и навалился сверху, срывая портки.
— Оставим их, — меланхолично заявил Киас и открыл одну из дверей.
Под неудержимые толчки эльфа-берсерка и мои восторженные визги до меня долетело уведомление.
О как, значит, гадкая некромантша осуждает стонуших демониц, необузданных варваров и их голые зады? Ей же хуже, разве мертвые способны с такой страстью и дикостью вгонять член в истекающую похотью утробу и я трясти за рога, словно желая их обломать. Это же настоящая, ничем не прикрытая свирепость, помноженная на возбуждение. Бадур с очередным ревом отпрянул на меня, ультимативным рывком уложил меня на спину и спустил на меня поток гневной спермы.