Одну за другой Анжелика отстегивала булавки, которыми был прикреплен жемчужный пластрон к ее голубому платью, и складывала их в чашу из оникса. Зеркало в деревянной золоченой раме отражало ее лицо, подобное распускающемуся цветку утренней зари, на котором сияли зеленые глаза, блеском своим спорящие со сверканием алмазов в ее ушах. Но почему ее отражение было хотя и ослепительным, но слегка замутненным? Причиной этого, несомненно, был горячий пар, поднимающийся из приготовленной для нее ванны. Она попыталась протереть зеркало, но это ни к чему не привело.

Из этого Анжелика сделала вывод, что она немного пьяна. Но это было и неудивительно, после всех событий сегодняшнего дня и после всего выпитого.

Лишь глубоко за полночь ей удалось наконец остаться одной. И теперь она даже находила некоторое расслабляющее удовольствие в таком скучном занятии, как отстегивание булавок.

Это чудесное платье ее не предало. Они с ним оба соблюдали тот договор, который заключает Женщина и ее Наряд, тот секретный договор, который помогает им взаимодействовать в их красоте.

Теперь она была счастлива, оставшись одна. За долгие годы ее свободной жизни она отвыкла от светского этикета, и ей показалось, что она уже не сможет снова стать придворной дамой, окруженной слугами и лакеями. Во всяком случае, не так сразу… К тому же существовала проблема с цветком лилии на ее плече — этим позорным клеймом, из-за которого она могла довериться только самым преданным служанкам.

Тем хуже! Она предпочитала уколоть себе пальцы булавками, но зато наслаждаться какое-то время одиночеством.

Она наконец сняла пластрон, расстегнула корсаж и, отбросив их подальше, вздохнула с облегчением. Затем она распустила волосы. Зеркало, покрытое по-прежнему облаком пара, отражало ее, стоявшую в тончайшем прозрачном белье, сквозь которое просвечивала белизна ее кожи и двумя более темными пятнами обозначились кончики груди.

Над зеркалом висело громадное распятие из серебра и слоновой кости. В доме Виль д"Аврэя распятия были повсюду, но они были так искусно выполнены, что казались украшениями, а не предметами культа.

Сняв рубашку, Анжелика осталась обнаженной. Она подобрала волосы лентой и приблизилась к ванне. Еще раз вздохнув, она вступила в теплую воду. Дневная усталость исчезла. Ее охватило блаженство, все мысли ушли, и, опершись головой о край ванны, она погрузилась в мечтания.

Она была в Квебеке.

И для нее это звучало почти столь же торжественно, как в тогда, когда она осознала, что ОНА БЫЛА В ВЕРСАЛЕ.

Важно было оценить, какой путь ей пришлось преодолеть, чтобы сейчас праздновать эту победу.

Она была в Квебеке, и после жизни, полной блужданий, он показался ей гаванью, полной чудес.

Она была в городе. В городе французской провинции с его домами, церквами, садами, лавками.

Она была здесь, в ванне, наполненной горячей водой, а вокруг нее — молчание тихой ночи. Зеркала отражали ее лежащее тело. Висящие повсюду, они увеличивали, раздвигали пространство этой маленькой комнатушки, в которой маркиз соорудил роскошную ванную комнату.

Они смогли попасть в дом маркиза де Виль д"Аврэя еще до наступления темноты, что было почти так же трудно, как и сама высадка в Квебеке. Каким чудом им удалось в конце концов закончить всю эту церемонию приветствий и поздравлений и отправиться в дом маркиза, которым он так гордился?

— Но он совсем маленький, — вскричала Анжелика при виде дома.

— Но он очарователен, — возразил маркиз.

С этим нельзя было не согласиться. Несмотря на свои скромные размеры, дом был уютным и приветливым.

Маркиз сказал Анжелике, что она испорчена воспоминаниями о королевских замках. Для Квебека этот дом был достаточно просторным.