Игоревич сначала погрозил мне пальцем, а потом довольно сказал:
— Вот теперь верю. Анюту поди свою приводить некуда?
— Ну и это тоже, — легко согласился я.
— Хорошо, действуем по твоему хитрому плану… далеко ты пойдешь, Сергуня, очень далеко.
— Есть пойти далеко, — молодцевато ответил я, — разрешите выполнять?
— Кстати, все хотел спросить, откуда у тебя эти словечки военные все время вылетают?
— Так отец же офицер у меня, я хоть и мелкий был, но помню, как к нему однополчане заходили, пили водку и ругались на нерадивых солдат и что вещевое довольствие задерживают. Наверно оттуда.
На этой оптимистической ноте мы и расстались с Игоревичем. Потом я еще скатался на вокзал, заложил в ячейку книжки и отзвонился Евтушенке. И еще потом провожал Анюту через парк, отдал ей купленный в Ворсме крестик, но она опять все больше помалкивала. А потом спать пора было, сочинил только дневное резюме перед засыпанием:
Четыре бетховенских удара
Утром продрал глаза, пошел на кухню поставить чайник, а там значит сидит у своего стола дядя Федор, тоже чай пьет и смотрит одним глазом на улицу. Ну и я заглянул через его плечо — во дворе стоял милицейский УАЗик, а рядом сосредоточенно писали что-то на планшетах целых два милиционера, сержант и лейтенант.
— Чего это они? — спросил я дядю Федора.
— А ты не слышал что ли? Ночью Игорька зарезали.
— Ккакого Игорька? — спросил я, запинаясь.
— У нас что, много Игорьков во дворе? Того самого. Щас вон они свидетелей ищут и схему места преступления зарисовывают.
Ну дела, заскреб я затылок, а ведь поди и припомнят они мне ту драку, когда Игорь чуть руку не сломал. И как в воду глядел — не успел чайник вскипеть, как в нашу дверь раздался звонок. Пошел открывать, чо… за дверью стоял, как и следовало ожидать, милицейский сержант.
— Ты что ли Сергей Сорокалет? — хмуро спросил он у меня.
— Я, а что такое?
— Одевайся, с нами поедешь, — все так же хмуро сказал сержант.
Оделся, с ними спорить бесполезно. Вышли на улицу.
— Ну залезай в машину, — сказал сержант.