Лайла

Что-то изменилось.

Лайла не знала, что это было, и почему она вообще почувствовала, что что-то изменилось. Но как только она проснулась и начала вставать с кровати, железные кольца, обвивающие ее середину, натянулись, удерживая ее рядом.

— Даин? — Ее голос был мягким, хриплым от сна, а его руки прижались к ее животу.

Она положила руки на них, царапая ногтями мускулистое предплечье, мягко успокаивая то, что его беспокоило.

— Мне было девять лет, когда они пришли за мной в первый раз.

У нее перехватило дыхание. Его прошлое. Он думал о своем прошлом, делился им с ней. Наконец-то.

Она начала поворачиваться, но он удержал ее на месте, прижав спиной к своей груди, и его слова пронеслись над ее головой.

— К тому времени, — продолжал он тихо, — я уже знал, что я не такой, как другие мальчики в доме. В доме «Утренняя звезда» их было так много, а я не был похож ни на одного из них.

Эти слова проникли в ее сонное сознание, рассеяв туман. Она посмотрела на открытое окно, ранний утренний свет проникал из-под портьер, оставляя комнату в основном в темноте, как раз там, где он находил утешение.

— Каким ты был? — спросила она, ее голос был таким же низким, чтобы не нарушить момент.

— Выключенным.

Одно слово, долгая пауза.

— Я был в стороне. Я не чувствовал того, что чувствовали они, я не видел вещи так, как видели их они, я не воспринимал мир так, как воспринимали его другие. Мое мировоззрение даже в юном возрасте было искаженным. Я был эгоистичен и легко раздражался, и если кто-то провоцировал меня, я не испытывал никаких угрызений совести, заставляя его платить.

Боже, то, как он говорил о себе в детстве, вызвало дрожь в ее теле. Она попыталась вспомнить, какой она была в том возрасте — испуганной, потерянной, растерянной. Она постоянно плакала, так сильно, что кураторы перестали наказывать ее за это, потому что от этого она только сильнее плакала. Она слишком много чувствовала, и это был такой контраст с тем, каким он был.

И кем он все еще был.

Просто им обоим лучше удавалось скрывать это от мира.

Она ждала в тишине, позволяя ему продолжать в своем собственном темпе, не подталкивая его к тому, чем ему было удобно поделиться.

— Они пришли за мной, когда мне было девять лет, — подхватил он предыдущую мысль.

— Только они не знали, каким ребенком я был. Мои глаза всегда были такими, и они назвали меня «дитя демона», думая, что это причинит мне боль. Я просто улыбался.