— …либо довериться мне и всего лишь: не снимай повязку, задержи дыхание до окончания нырка, не вырывайся и следуй за мной — я буду держать тебя, чтобы ты не потерялась.
Мелкая дрожь прошла по моему телу.
— А яд в дротике смертелен?
— О-о, несомненно смертелен и приносит безумные муки! В Мийре так принято.
Расспрашивать про Мийр и их кровожадные привычки мне не захотелось.
— Я занималась плаванием семь лет, а на школьных соревнованиях заняла второе место…
— Пусть это и не вода, я восхищен твоей отвагой! — обрадовался парень, крепче сжимая мою руку, — Будь уверена, даже глазом моргнуть не успеешь! Глубоко нырять не стану, не по артерии путешествуем. Итак, задержи дыхание. Отправляемся через три, два, один — в путь!
Это напомнило мне моржевание.
Как-то раз родители взяли меня с собой за город, за тридевять земель, к какому-то очень древнему и очень святому водоему, в котором на Крещение вырубалась большая крестообразная прорубь.
Люди спешили зайти в ледяную, мгновенно затягивающуюся белой корочкой воду, несмело погружались в нее с головой, а выпрыгивали уже раскрасневшиеся, с вытянутыми из-за шокового состояния лицами, похлопывая себя по окаменевшим вдруг мышцам и осеняя святым знамением.
Меня туда тоже затащили. Мне было лет семь, разве могла я что сообразить? Какой-то толстый поп в рясе и в клобуке подошел ко мне, перекрестил, а потом взял, да и макнул в эту мороженую кашу из воды и хлопьев снега, словно картошку-фри в кипящее масло. Помню, как мне было больно и обидно, как нестерпимо жгло кожу!
Подобное я ощутила и сейчас.
Воздух вокруг меня словно расступился, а потом стал обжигающе-холодным, даже кости заныли. Руки и ноги выкручивало, голову вжимало в плечи. В первые секунды было страшнее всего. Я вцепилась своему проводнику в руку с такой силой, словно в ней заключалась вся моя жизнь. А ведь так, наверное, и было, потому что Эдвард тоже сжимал моё запястье как тисками.
Я позволила тянуть себя в ледяное никуда. Время от времени мы скатывались, поднимались, пару раз меня охватывало чувство свободного падения. Сердце в груди замирало и ёкало при приземлении. Под ногами и руками время от времени попадалась непонятная аморфная субстанция, напоминающая батут или, скорее, наполненный водой пузырь. Поверхность пузыря всякий раз была теплой.
Неожиданно мир вокруг перевернулся, нас тряхнуло, я ощутила под ногами твердую почву, а через повязку увидела свет солнца. Мой спутник, однако, не выпустил запястья. Наоборот, он вскрикнул и вцепился крепче, а секундой позже послышалось лязганье металла. Не успела я вдохнуть, как процесс «окунания в мороженную кашу» повторился. Снова воздух брызнул во все стороны, снова попытался вывернуть меня наизнанку…
Я поняла, что больше не могу. Воздуха не осталось ни капли, как, впрочем, и выдержки. Накатывала паника, ведь я поняла: что-то пошло не по плану, и проводник мой вынужден импровизировать. Умереть от удушья где-то нигде? Спасибо, такая перспектива не радует! Попыталась было крикнуть, но глотка откликнулась резкой болью, и я захлопнула рот, ничего не вымолвив.
Вот теперь стало страшно по-настоящему. Я не просто испугалась — мной овладела паника. Я сжимала руку Эдварда крепче, крепче, крепче… ногти на руках погружались в его кожу все сильнее. Он вдруг дернулся и выпустил меня. Забыв себя от ужаса, я попыталась открыть глаза, но тканевая повязка плотно прилегала к векам и не позволила увидеть «запретного». Секунда, две, три — я все еще была одна. Не могу сказать, в каком именно состоянии. Я словно и падала, и парила одновременно, временами воздушные (или безвоздушные?) потоки сносили меня то в одну сторону, то в другую, дважды меня прижало к теплому пузырю всем телом.
Воздух в легких давно закончился, я чувствовала каждый удар своего сердца, гулко отдававшийся во всем теле судорогами и болью. Легкие нестерпимо жгло. Я открыла рот в крике, но пустота проглотила звук — и жадно потянулась холодными щупальцами внутрь…
Внезапно чьи-то пальцы схватили меня за шкирку.
Я почувствовала резкий толчок, избавивший меня от остатков пространственной ориентации (и правильно, кому она вообще нужна?), потому что верх вдруг стал низом, и меня с силой бросило в безбрежную пустоту.