— Это не клей, — юноша нервно хмыкнул, — И вообще, к чему эти претензии? Хочешь, скажу, как выглядишь сейчас ты?
— Только посмей!
Благодаря редким фонарям на стенах пути были хорошо различимы, и мы могли идти, не боясь споткнуться о шпалу или вписаться в стенку.
Я подумала о доме, о привычной жизни, которой я, судя по всему, раз и навсегда лишилась. Мысли сами собой скользнули на забытую в вагоне сумку и валяющийся на гравии телефон. Блин, это ведь последняя модель! Родители на день рождения подарили!
Мы успели пробежать с полсотни метров, когда на грани слышимости зазвучала очень высокая нота. Словно рой комаров, кружащих над ухом и постепенно приближающихся. Однако комариное жужжание, пусть и противное, не столкнуло бы меня с рельс. А то, что последовало после звука — да. Шпалы ни с того ни с сего ушли у нас из-под ног, отпрыгнув сантиметров на тридцать влево, и там, где только что был ровный гравий, появились ухабы. Невидимая сила бросила нас в стену, но вдоль неё так плотно шли кабели и провода, что мы почти не ушиблись.
— Что за чертовщина! Землетрясение? — я оглянулась и подавила готовый вырваться крик. Ведь прямо за нами, в паре метров, был поезд, — Он тронулся! — заорала я своему спутнику на ухо, вжимаясь в стенку, — Он тронулся и движется прямо на нас!
Я попыталась распластаться по проводам, стать как можно тоньше, вспомнила каждый съеденный кекс и торт…
Секунда, вторая — поезд стоял на месте. Помедлив еще пару мгновений, я отлипла от стены и уставилась на состав с совершенно бестолковым выражением. Стоит на месте? Но ведь я совсем недавно оглядывалась и точно заметила, что состав был далеко, уже почти скрылся за изгибом туннеля! Но вот он стоит, как ни в чем не бывало: кабина в крови, раскуроченные двери вышли из пазов — словом, точно такой же, каким был, когда мы его покинули!
Юноша стоял и наблюдал за мной, слегка улыбаясь. Его снисходительная ухмылка вдруг показалась мне чрезвычайно обидной. К тому же, в ответ на мои крики о «тронувшемся» поезде можно было набросать столько колких шпилек, что лицо запылало стыдом вперемешку с гневом.
— Лыбишься? — сжала я кулаки, — Смешно, да?
Парень не ответил. Взгляд его был рассеян, словно он смотрел куда-то вдаль, дальше света фар и подземной тьмы, смотрел туда, где ни меня, ни поезда перед ним еще не было…
— Себя вдруг вспомнил, — пробормотал он, отворачиваясь, — Ничего смешного в твоем испуге нет, для тебя он абсолютно рационален. А смеюсь я над собой. Над своей реакцией, очень-очень давней, — он понурился, — Дурак я тогда был, такой же недотепа, как ты сейчас…
Я смерила его долгим взглядом:
— Так мне тебе посочувствовать и не обижаться?
— Пойдем, — парень махнул рукой, — Теперь не обязательно так торопиться, но лучше не засиживаться. Ре… моя подруга знает, где встретить нас на поверхности.
Удержавшись от невольно возникшего вопроса, я дернула плечами. Ни согласия, ни доверия этот жест не выражал — это было скорее смирение со сложившейся ситуацией. Но спутника моего это вполне устраивало.
Мы шли в полной тишине.
— А почему ты не можешь ответить на мои вопросы? — спросила я нарочито небрежно, — Какое-то обещание?
— Запрет. Правила. Устав. Табу. Как хочешь, так и называй.
— Устав? То есть ты работаешь в секретной службе?