Анхен на него посмотрела, поджав губы. Обычно делопроизводитель её поддерживал, а тут встал на сторону рыжебородого. Ну-ну.

– Любил жену он, может быть? Разводиться передумал и решил умереть незамедлительно. Может, он романтик был. Ну, как вы не понимаете, господа?!

– Дорогая барышня, романтика – дело, конечно, хорошее, правильное, но только как объяснить в его крови вещество – не буду утомлять Вас терминами, которое вырабатывает организм при сильном страхе, испуге, я бы даже сказал, ужасе? – спросил доктор, снисходительно улыбаясь и поправляя причёску.

Госпоже Ростоцкой хотелось стукнуть этого напыщенного индюка, светилу современной криминалистики, да так, чтобы индонезийская тюбетейка в фиолетовых разводах слетела с его лысеющего черепа.

– Скажите, доктор, Вы смерти боитесь? – спросила она, слегка приподняв подбородок.

Выглядело это довольно пафосно. Как будто она выступала на лекции по философии.

– Смерть – есть естественное состояние. Всё в природе подвержено разрушению, – цинично ответил ей господин Цинкевич, приспуская веки, как будто впадал в транс.

– Так вот. А господин Колбинский смерти боялся. Может быть. Вот и испугался! Но дело начатое до конца довёл.

– Допустим, – флегматично согласился доктор. – Ещё одна интересная деталь. На теле жертвы нашёл я следы от ожогов. Ха-ха!

– Как?! Да что же Вы раньше-то молчали?! Его подвергли пыткам? – посыпались вопросы сразу со всех сторон. – Это ведь в корне меняет дело.

– Позвольте, господа, не все сразу. Есть ожоги, есть. Да только поможет сей факт вам или нет, мне не ведомо, но доложить я должен. На груди господина Колбинского множество старых шрамов. Похоже, что директора гимназии прижигали чем-то. Но было это очень давно. Очень.

– В младенчестве что ли? – хмыкнула Анхен.

– Ну, не так рано – тогда следы были бы крупнее. А вот, что в юном возрасте это случилось, это факт. Зажило всё у него давно очень. Вот такой пердимонокль, господа.

– Это кто же над ним издевался сызмальства-то? Вот незадача. Fiasco, – задумчиво произнёс господин Самолётов.

– Ну, явно не Ольга Колбинская. Её тогда ещё на свете не народилось, – подытожила госпожа Ростоцкая.

Анхен уселась за свой стол довольная. Похоже, что всё идёт к тому, что её подопечная невиновна, и её скоро отпустят.

– Вот Вы, Анна Николаевна, неизвестно почему, настаиваете на невиновности супруги убитого, а тем временем ещё есть один факт. Табак, который в доме нашли, оказался особенным, – ничуть не смутился напору барышни доктор и продолжал. – Такой сорт табака в Питере трудно сыскать. Я также проверил табак господина Кожелюбова. Он совершенно не подходит – дешёвые засохшие листочки, а не табачок.

– Ну вот, видите! Учитель тоже не при чём, – почему-то опять обрадовалась Анхен.

Господин Громыкин, совсем сникший в предчувствии очередного разноса от господина Орловского – как это ни одного подозреваемого?! Да ты белены объелся что ли, вяжихвостка захухрённая! – при этих словах встал и вышел из-за стола.

– А вот это уже интересно, господа. Интересно-с, – сказал он, оживляясь.