Женщина не могла отвести от него взгляда.

— Ты даже похож на него, — завороженно выговорила она. — Как я этого раньше не замечала? — Теперь она видела ту же сильную линию подбородка, что и у Аттилио Моруцци, лишь слегка смягченную, не такую вызывающую, то же очертание чувственных губ, только линия их не была жесткой, как у отца.

— Тебе станет легче, если я скажу, что не разговаривал с отцом вот уже пять лет? — спросил он ее, все еще злясь. — Или ты все равно будешь видеть во мне Моруцци?

Марионетта продолжала смотреть на его лицо, вспоминая, сравнивая, слишком потрясенная, чтобы понять сказанное им.

— Аттилио никогда не говорил, что был женат, — пробормотала она. — Я и не знала…

— Ничего удивительного, — объяснил Микки. — Мать умерла, когда мне было пятнадцать. Меня воспитывал дед.

Она вспомнила фотографию в квартире Альфонсо Моруцци, и маленького мальчика на ней, которого не узнала. И, разумеется, рояль. Наверное, заботливый дедушка мечтал, что его внук станет великим пианистом. Она мельком подумала о том, как относится Альфонсо Моруцци к страсти Микки к джазу и его плохо оплачиваемой работе в занюханных клубах Сохо. Но, разумеется, он знал все, что происходит с Микки, — Моруцци всегда все знали. Ей хотелось задать тысячу вопросов, но голова кружилась, она была не в состоянии принять тот факт, что Микки Энджел — Моруцци.

Теперь Микки смотрел на Марионетту, стараясь уловить выражение ее лица.

— Я ушел от деда, когда мне было восемнадцать, — продолжал рассказывать он. — Я больше не мог ходить в частную школу, брать уроки музыки, ханжески посещать мессу каждое воскресенье — ведь я знал, чем занимается моя семья, мой отец. — Голос звучал резко. Он перегнулся, слегка ее коснувшись, чтобы загасить сигарету в пепельнице на прикроватном столике. — Странно, но его прикосновение снова заставило ее задрожать… — Мой отец лишил меня всех имущественных прав, — бесстрастно говорил он, сидя рядом с ней, обхватив коленки руками, — я больше не имею никакого отношения к Моруцци, никакого, Марионетта. — Микки умоляюще взглянул на женщину. — Я использовал это имя, чтобы чего-то добиться, только раз в жизни. Единственный раз.

— Когда это было? — спросила она.

— А ты не догадываешься?

Марионетта отрицательно покачала головой. Она смотрела в любимое лицо, вот оно, совсем рядом, на расстоянии всего поцелуя, но теперь это было другое лицо, лицо человека, принадлежавшего к роду, который она ненавидела и презирала.

Он взял ее руку, безвольно лежащую на простыне, и сжал.

— Тереза, — вымолвил он. — Девушка, которая сейчас живет в монастыре у сестры Маддалены.

Она посмотрела на свою руку — как она на месте в его руке. Разве может она его ненавидеть? Злиться? Скажи ей Микки раньше, кто он такой, она убежала бы от него на край земли без оглядки. Но он молчал, и им было так хорошо вместе, что об этом можно только мечтать, такое увидишь лишь в кино, где мужчина олицетворяет собой мечты женщины и где все кончатся счастливо. Но это их жизнь, а не кино, и не видать им счастливого конца, не жить вместе, пока смерть не разлучит их, потому что теперь она знала, кто он такой.

— Тереза… — произнесла она, все еще не понимая.

— А ты думаешь, как я убедил ее выступить в защиту Лино и обвинить Уолли Уолласа? — спросил он. — Я сказал ей, кто я такой.

Марионетта удивилась.

— Ты ей сказал, что ты — Моруцци?

Он мрачно кивнул.