– Их принимали в семье Романовых?
– Перед революцией мои отец и мать служили при дворе последнего русского царя Николая II и его супруги, царицы Александры. Матушка была одной из многих гувернанток при царских дочерях – царевнах Ольге, Татьяне, Марии и Анастасии. Она приехала в Россию восемнадцатилетней и вскоре познакомилась с отцом, конюхом, ходившим за лошадьми царского полка Желтых кирасир[14]. Родители полюбили друг друга и поженились. Они жили и работали в Царском Селе, где Николай и Александра отдыхали от праздничной жизни царского двора в Санкт-Петербурге. Императорское семейство предпочитало тихую домашнюю жизнь, пусть и наполненную такой роскошью, какую иные люди просто не могли себе вообразить. Матушка, родившаяся и выросшая в Париже, учила великих княжон французскому языку. Она как-то вспоминала о том, что для практики в языке было решено познакомить девушек с детьми высокопоставленного французского дипломата. Встреча была необычайной – дети царей редко встречаются с детьми дипломатов. Но какова бы ни была причина, мать мою пригласили в столовую и попросили находиться возле великих княжон и следить за их владением языком и манерами. Она оставалась рядом, наблюдая за разговором. Умение родовитых особ держаться в обществе произвело на нее неизгладимое впечатление. Но еще более глубокий отпечаток в ее памяти оставили сокровища, хранящиеся в комнате. Особый интерес представляли усыпанные драгоценными камнями пасхальные яйца, которые царь ежегодно подносил царице. Расставленные на видных местах, они блестели под лучами солнца, при всей своей уникальности отличаясь общим великолепием. В то время ей и в голову не могло прийти, что всего через несколько лет Николай отречется от престола и жизнь их в Царском Селе закончится. Даже в самом безумном сне матери не могло пригрезиться, что несколько таких яиц будут переданы ей на сохранение.
Верлен украдкой посмотрел на Веру, пытаясь понять, как она воспринимает эту историю. Похоже, коллекция царицы подтверждает ее сомнительные теории относительно пасхальных яиц и царственных рождений из яйца. Однако выражение на лице женщины оставалось столь же бесстрастным, как и во время его появления в Эрмитаже в предрассветные часы. Свои чувства она скрывала за холодной позой ученого специалиста.
Надя как будто не замечала их реакции. Она продолжала, отрешенно глядя в пустоту:
– Революция семнадцатого года и злодейское убийство царской семьи в Екатеринбурге семнадцатого июля тысяча девятьсот восемнадцатого года перевернули весь мир моих родителей. В короткий промежуток времени между отречением царя в семнадцатом году и последовавшими за ним народными волнениями царица, понимая опасность, попыталась спрятать некоторые из самых драгоценных своих сокровищ. Драгоценные камни оставались в карманах семьи монарха до самого конца, и, когда их расстреливали, пули били прямо по алмазам и жемчугам. Однако более крупные вещи приходилось оставлять. Мои родители были простыми людьми, трудолюбивыми и верными Романовым. Эти качества всегда восхищали Александру. Посему царица доверила им хранение спрятанных сокровищ.
– Но дворец в Царском Селе был ограблен, – проговорила Вера, перебив хозяйку. – Революционеры конфисковали царские сокровища и передали в хранилища, где их сфотографировали, описали и занесли в каталоги, a часть разломали, прежде чем продать за пределами России – ради одних денег.
– К сожалению, вы правы, – сказала Надя. – Мои родители не имели никакой возможности сохранить царские вещи, поэтому, взяв все, что можно унести, они бежали из страны. Сперва в Финляндию, где оставались до конца Первой мировой войны, а позже поселились в Париже и через несколько лет открыли там антикварный магазинчик под названием «Старая Россия».
– И они везли с собой все это? – спросил Верлен, указывая на окружающий хаос.
– Конечно, нет, – возразила женщина. – Эти предметы собраны за целую, посвященную собирательству жизнь. Но моим родителям удалось тогда вывезти некоторую часть сокровищ. Они многим рисковали.
Охотник взял в руку инкрустированное камнями яйцо, приведшее их к Наде. И заметил, что пытается заключить сделку с судьбой. Раз оно даровало родителям Нади новую жизнь, то, наверное, сможет привести его к Эванджелине.
– Итак, это яйцо обеспечило жизнь ваших родителей во Франции.
– Да, – ответила Надя. – Сокровище, которое вы держите в руке, и землянично-розовое яйцо на портрете представляют собой всего два артефакта из восьми, вывезенных ими из России в семнадцатом году. Другой предмет был не столь броским, но не менее ценным.
Надя взяла альбом узловатыми пальцами.
– Мои родители первоначально считали его памятным альбомом, каковые были в ходу в конце девятнадцатого и начале двадцатого века. Молодые девицы засушивали цветы, полученные разными способами – в частности, от женихов, – в качестве сувениров. Подобные любовные залоги были в моде среди девушек высшего общества. Думаю, четыре великих княжны сами собирали их. Любопытный альбом, хотя мои родители никогда не понимали этого. Зато им было известно, насколько царица ценила его. И поэтому они хранили эту вещь. За всю свою жизнь мои родители приобрели и продали множество императорских сокровищ. Подобная торговля составила им репутацию. Однако мать не продавала яйца, не продала и альбом. Перед смертью она передала его мне.
– Ваши родители могли не понимать его значение, – твердым тоном проговорила Вера, в глазах которой мелькнул огонек интереса. – Но у вас должно было сложиться собственное представление об альбоме.
Возникла неловкая пауза, хозяйка прикидывала, насколько опасно для нее открыть свои знания.
– Надя, – мягко проговорил Бруно, словно бы обращался к тому ребенку на портрете, а не к пожилой женщине. – Яйцо с херувимом передала Верлену Эванджелина. Нас привела сюда дочь Анджелы Валко.
– Я сразу это поняла, – проговорила женщина с ноткой возмущения в голосе. – И только по этой причине помогу вам разгадать тайну яйца.
Сознание вернулось к Эванджелине, и вокруг проступили очертания окружающего мира. Она заморгала, пытаясь определить окружившие ее странные образы, но сумела различить лишь оттенки света: мерцание красок над головой, белую вспышку сбоку, темноту за нею. Глотнув, женщина ощутила острую боль в шее, вернувшую ее к реальности. Она вспомнила про укол скальпеля. Вспомнила про Годвина и победоносное выражение, появившееся на его лице, когда он наполнял стеклянный фиал ее кровью.