- Одним из таких врачей-оборотней был некто Макс Отто, хирург и многообещающий ученый Страсбургского университета анатомии – родной отец Эриха Гроссе! – Сделав выразительную паузу, он наблюдал за реакцией дочери, пытаясь угадать, явилось ли услышанное для нее откровением. – За сотни замученных и садистски умершвленных людей Макс Отто был приговорен к смертной казни и закончил жизнь на виселице.

- Папа, ты заблуждаешься! – воскликнула Клара. – Эрих никак не может быть сыном нациста. Тогда ему должно было бы быть сейчас уже под шестьдесят лет. Я правда не видела его паспорта, но знаю... в первую очередь по его внешнему виду, что ему не больше сорока. То есть, когда он родился, твоего Макса Отто уже не было в живых.

- Мои сведения абсолютно достоверные и переубедить меня невозможно. Так что ты лучше проверь свои.

Клара не стала возражать умирающему.

- Я не знаю и не желаю знать, чем конкретно, как врач, занимается Эрих Гроссе. Но верю в поговорку, что яблоко от яблони не далеко падает. На нашу беду и к нашему великому позору, наша единственная дочь стала любовницей и сподвижницей сына нацистского преступника.

Клара хранила молчание.

- Мы не смогли воспрепятствовать этому. И вот сейчас, находясь одной ногой в могиле, я предпринимаю последнюю попытку помешать тебе замарать нашу кровь, наше имя. В моем завещании оговорено, что ты сможешь вступить в права наследования лишь при одном неприложном условии: если не станешь матерью ребенка, рожденного от Эриха Гроссе.

Презрительная улыбка тронула губы Клары.

- Вам с мамой никогда не удавалось заставить меня смотреть на мир вашими глазами. Просчитались вы и на сей раз. Я ведь ясно сказала, что мне ничего от вас не нужно. А следовательно и условия твои, отец, теряют всякий смысл.

Теперь они молчали оба. Мучительно долго. И умирающий наконец сумел понять, что не с того конца искал пути воздействия на дочь. Он заговорил вдруг совсем другим тоном – мягким, любящим, почти молящим:

- А если я, безо всяких условий, попрошу тебя исполнить последнюю волю отца? Неужели ты откажешь мне, дочка?

- Мне нет нужды давать тебе обещания, – ответила она сухо. – У меня никогда не будет от него ребенка. Гроссе бесплоден. Он сам сказал мне об этом. Так что ты можешь быть абсолютно спокоен.

Больной удовлетворенно кивнул:

- Что ж, спасибо и на том. А теперь, извини. Я ужасно устал. Уходя, попроси поскорее придти сиделку.

Неделю спустя Кларе пришлось вторично посетить родительский дом, на сей раз в черном одеянии.

Дни складывались в месяцы, а Клара все не решалась задать Гроссе мучивший ее вопрос. Но как-то раз, когда они отдыхали за ланчем, в промежутке между двумя дневными операциями, она все-таки рискнула:

- Эрих, заранее извини меня, но мой отец перед смертью сказал мне странную вещь. И я хотела бы понять, откуда у него была такая уверенность.

- О чем ты? – с полным ртом спросил Гроссе, недовольный тем, что ему мешают есть.

- Он сказал... еще раз извини, что ты сын... нацистского преступника Макса Отто.

Вздрогнув, он перестал жевать, сверля ее недобрым изучающим взглядом, словно решая для себя, как правильнее поступить – ответить или выставить ее за дверь. И наконец с пафосом изрек: