Я смотрел прямо перед собой, сжимая руль. С Терри мы почти не говорили. Я назвал ей адрес Райта в Куинсе, а она заявила мне, что я сошел с ума и она сошла с ума. Мы замолчали. Каждые несколько минут я поглядывал на Терри, тревога и страх на ее лице не проходили. Можно лишь догадываться, что она ощущает.

Я вспомнил, что в этих местах мы с Хулио когда-то подростками бросили на пустынной стоянке угнанный автомобиль и любовались сверху Ист-Ривер и городом, похожим на райскую долину. Величественные небоскребы весело мерцали в вечернем небе, как рождественские елки. Чувствовали мы себя тогда восхитительно. Теперь настроение было иное.

– А это что такое? – Терри заметила кувшин с голубой водой и повернула его к свету. – Ты перешел на акварели?

Я хотел соврать, но не стал.

– Это мне дала… бабушка. Вернее, ее приятельница… и общем, не знаю, как объяснить.

– А ты попробуй.

Я рассказал ей о посещении Марии Герреро и о том, что именно оно позволило мне закончить рисунок. Подробности, касающиеся разбитого яйца и цветков гладиолуса, я решил опустить. Терри выслушала меня задумчиво, затем кивнула на торчащую из кармана рукоятку «смит-и-вессона».

– Ты собирался ехать один?

– Да что ты. Нет.

– Врешь.

Она усмехнулась и сразу посерьезнела. Впереди показался Куинс.

52

Он чувствует себя превосходно. Изнурительный труд наконец принес плоды. План готов. Бог подсказал, что делать, и он не промахнется.

Он рассматривает свой рисунок, сминает его в руке и роняет в мусорную корзину. Ему больше не нужна никакая бутафория, никакой реквизит. И без того все предельно ясно.

Затем он стоит, вскинув голову к потолку. Там, наверху, гостиная со стильной мебелью, великолепные кресла, диван, телевизор с большим экраном. Он ради этого работал, считал важным. А теперь он другой, для него все это не имеет значения. Даже жена, которая ушла и забрала собой ребенка.

Когда это произошло? Несколько дней назад, месяцев, год?